Панджшер навсегда

– Разложить имущество. Боеприпасы, сухпаек, котелки, фляги, плащ-палатки. Заместителям командиров взводов, проверить… Ну что, начнем.

– Товарищ лейтенант, первый мотострелковый взвод к строевому смотру готов. Заместитель командира взвода сержант Попов.

– Вольно, взвод!

– Вольно-о…

Они шли перед строем взвода, выслушивая доклады солдат и сержантов. Перед каждым на разостланных вещевых мешках образца «времен покорения Крыма» лежали по два боекомплекта к автомату, по четыре гранаты, две Ф-1 и две РГД-5, перед кем-то и больше – это не возбранялось. Каждому также полагалось по одной зеленой ракете, по наземному сигнальному патрону (НСП), гранаты к подствольнику, 82-мм мины. Для худых солдатских плеч эти мины, эти дополнительные семь килограммов казались непомерной ношей, а после месива, в которое влип первый батальон, и не верилось, что они могут пригодиться его роте. Так уж выходило на поверку: доверять можно только себе, своим людям, своему оружию. И все другое может быть использовано, но на Бога надейся, а сам не плошай. Минометы, артиллерия, авиация – это очень хорошо, это даже здорово, когда они кладут бомбы и снаряды куда надо. Но лучше, чем боевой дух воина и автомат к нему в придачу, еще ничего не придумано. И о духе рассуждать можно, когда есть вода и каша с мясом, а вот об оружии и рассуждать не надо: оно должно быть готовым к бою всегда.

– Ну что, Попов, воевать есть чем?

– Так точно.

– Патроны россыпью почти у всех. Какого черта! Что ты мне демонстрируешь? Так не пойдет. И растерять легко, и из вещмешка их не достанешь, когда припрет.

– Так точно.

– Ну а что тогда ждете? Взводного из отпуска вызывать, чтобы вам сопли вытирал, или Умарова – с дембеля?

– Патроны получили давно. Стреляли мало, не израсходовали, а пачки все порвались… И мешки протираются насквозь, сами знаете.

– Ладно, хватит оправдываться, я не для этого спрашиваю. Хотя ты и так кроме «так точно» ничего не знаешь. Что думаешь делать?

– С патронами?

– С патронами. Показывай свой вещмешок.

– Вот, – Попов указал на свое место в строю, где ждали проверки его имущество и снаряжение. Патроны, упакованные в плотные брезентовые чехлы, хищно и обнадеживающе поблескивали тонкими жалами пуль.

– Вот это другое дело, чувствуется подготовка. Значит, себе чехлы сшил, а других не научил, не потребовал, не добился.

– Так никто не приказывал.

– Приказов ждешь. И в бою ждать будешь? Пусть так сделает весь взвод.

– Так точно.

Сержант, привычно сдвинув брови, отвечал на вопросы, но его взгляд непроизвольно уплыл за плечо командира. Ремизов хотел одернуть Попова, но потом и сам оглянулся. В курилке, развалившись на спинках затертых лавок, вальяжно покуривали «Winston» Алексеев и Кныш. Установленным порядком, согласно приказу министра обороны, их исключили из списков части, из ротной «штатки», им осталось дождаться своей зеленой птицы счастья и улететь отсюда ко всем чертям, то есть домой, в Пермь, в Геленджик. Они были последними из своего призыва, кто сегодня убывал из роты, но, как настоящие артисты, никуда не торопились, играли на театральных паузах. Они знали, что им все завидуют и белой, и черной завистью, и со слезами, и с глухой тоской. И лейтенант тоже завидует, хотя не признается и себе.

– Рядовой Алексеев, рядовой Кныш, ко мне!

Рядовые запаса, изобразив легкое удивление, поднялись с лавок и направились к роте.

– Стать лицом к строю.

– Есть! – Эффектно козырнув, они выполнили команду, стали под расстрел тридцати шести пар глаз.

– Товарищи сержанты и солдаты, сегодня мы провожаем домой лучших солдат нашей роты. Они с достоинством и честью несли звание советского солдата, а в трудные минуты, как и положено солдату, выдержали выпавшие на их долю испытания, не подвели ни командира, ни своих товарищей… – Ремизов не кривил душой, он помнил самый первый бой и теперь говорил то, что думал. – А теперь пусть сами скажут.

– Я не мастак выступать. – Алексеев замялся, перед строем говорить оказалось куда как сложнее, чем в казарме помыкать молодыми. – Но мы свое отслужили и долг интернациональный выполнили как надо, теперь ваша очередь. Давайте без дураков, чтоб все живыми и здоровыми домой вернулись. Дома родители, девчонки, им тяжело без вас. Ну, если что и было, сильно не ругайте.

– Ну что, пацаны, жду в Геленджике. Моря и вина на всех хватит. Мой адрес у вас есть. Товарищ лейтенант, – Кныш обернулся к Ремизову, – можно мы тут по традиции… – Они высыпали в фуражки две пачки дорогих сигарет и прошли вдоль строя, угощая всех курящих и некурящих.

Олейник, Аверьянов, Ищанов, другие молодые, кому еще служить и служить, что медным котелкам, неожиданно удостоенные такой чести, взяли дембельские сигареты как подарок, как робкую надежду на свое светлое будущее. Смирнов решил, что сувенир ему не помешает, Саленко с Рейхертом восприняли этот знак как извинительное угощение от Кныша (от бешеной собаки хоть шерсти клок, это еще неизвестно, когда Черный разорится на вино в Геленджике).

– Рота, становись! Рядовые запаса Алексеев, Кныш, домой шагом марш!