Паноптикум

Франциска поспешно принесла мужу «Портрет Дориана Грея», господин Нулла уселся в большое кожаное кресло (под носом у него все еще красовались наусники) и начал читать. Жена, прислуга, дочь и сын стояли вокруг главы семьи, смотрели на него, как на какое-то заморское чудо, и шептали друг другу на ухо: «Он утром читает Уайльда?» Им казалось, что в ответ на этот их удивленный вопрос слышался шепот пианино, картин, стен, стола и ковров: «Да. Несомненно. Он утром читает Уайльда!» И еще казалось, что слух об этом ползет по балкону, спускается во двор, выходит на улицу, стелется по всему городу, по всей стране, по всему свету — где-то есть сумасшедший человек, который утром читает романы…

Господин Нулла читал около получаса. Он все время громко комментировал: «Чудесно! Превосходно!» А когда он прочитал фразу, в которой Уайльд говорит, что всякое искусство излишне, от радости вскочил с места и стал ходить взад и вперед по комнате: ведь и он, Лайош Нулла, всегда утверждал то же самое.

— Здорово это он им отрезал! Браво! Хорошо сказано!

Потом господин Нулла вышел в переднюю, надел пальто, шляпу и распахнул входную дверь.

— Идешь в контору, Лайош? — боязливо спросила жена.

Господин Нулла смерил свою супругу с головы до ног, начиная с растрепанных волос, не знакомых с ухищрениями парикмахеров, и кончая старыми туфлями со стоптанными каблуками. Не сказав ни слова, Лайош Нулла решительными шагами спустился по лестнице и нарочито развязной походкой поспешил к той узкой и темной улочке, где он вчера познакомился с блондинкой.

Протискиваясь в двери облезлого дома, господин Нулла прежде всего вспомнил банкет, на котором он присутствовал после окончания гимназии (и среди его участников почему-то вспомнился хромой Чемеги, провалившийся на выпускных экзаменах, но все же пришедший на банкет вместе с ними). Вслед за тем, как он ни боролся с этой мыслью, ему все-таки пришла на ум жена: казалось, она идет с ним рядом по лестницам этого грязного вонючего дома. Просто удивительно, что, направляясь к одной женщине, мы всегда думаем о другой.

— Мне нужна такая, ну как бы это сказать… белокурая барышня, — обратился господин Нулла к полной брюнетке, встретившейся ему на лестнице.

— Много здесь белокурых, — ответила толстуха, слегка запахнув на груди капот.

— Так точно, — начал опять господин Нулла, — но я хочу видеть ту, у которой волосы, как бы это сказать, как у канарейки…

Толстуха разозлилась:

— Дедушка ваш канарейка! Что это значит, как у канарейки? Низенькая она? Или высокая?

— Именно так. Высокая и такая светлая блондинка. Хе-хе! — Господин Нулла снял с носа пенсне и приподнял его, как шляпу.

— Ну так бы и говорили. Это, конечно, Аннуш. Вторая дверь направо.

— Спасибо, большое спасибо. — Господин Нулла посмотрел вслед толстухе. «Здесь большой выбор», — подумал он затем про себя и заколебался, идти ли ему к белокурой Аннуш или к этой полной брюнетке… Но нет, человек должен быть постоянным… Итак, вторая дверь направо.

Семейный человек, отец двух детей Лайош Нулла вежливо постучал во вторую дверь направо.

— Топай сюда! — раздался из-за двери сонный голос.

Господин Нулла вошел в комнату, как будто окунулся в общий бассейн бани. Сначала он остановился на пороге и поклонился. Белокурая Аннуш полуголая лежала на диване, задрав ноги; одной рукой она ловила муху. Даже не посмотрев на господина Нуллу, она небрежно сказала:

— Привет! Кто там?

Господин Нулла еще раз поклонился, положил шляпу и зонтик на стол и с некоторой торжественностью произнес:

— Разрешите? Мое имя Лайош Нулла. Вчера вечером…

Девушка подняла на него глаза.

— Что было вчера вечером?

— Мы встретились с вами, если изволите помнить, там, на улице. Вы сказали мне, что…

— Так это ты? — спросила она равнодушно. — Сюда прилез?

— Так точно, — ответил господин Нулла, — я пришел к вам, чтобы… — Он запнулся и в замешательстве осмотрелся вокруг.

Девушка встала с дивана, два или три раза, как будто обнюхивая господина Нуллу, прошлась вокруг него, потом остановилась и поднялась на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть пенсне у него на носу.

— Замечательное пенсне у тебя, старикан! — заметила она, затем села на стул и снова занялась ловлей мух.

— В жизни за все нужно платить… — сказала белокурая Аннуш и наконец поймала муху.

— Знаю, — поспешил ответить господин Нулла, — я это знаю. Я в банке работаю.

— Двадцатку… — спокойно завершила свою мысль Аннуш.

Господин Нулла помолчал. Он думал, что это просто нахальство, — просить двадцать при существующем тарифе в четыре-пять пенгё. Не следовало говорить, что он работает в банке, это, конечно, было ошибкой.

— Ну? — спросила девица.

Господин Нулла смущенно улыбнулся.

— Не будем говорить о деньгах.

— Хорошо, — сразу согласилась Аннуш, встала со стула и растрепала редкие волосы на голове у господина Нуллы. Главный бухгалтер улыбнулся, пригладил шевелюру и сел на краешек дивана.

— Платить вперед… — приказала девица. — У нас так принято.