Паноптикум

За шаткими столиками размещалось человек десять. Все они знали друг друга и коллективно покупали в соседнем гастрономе маленькие булочки, разрезая их пополам, чтобы вложить внутрь тоненькие кусочки дешевой колбасы. В кафе они заказывали себе только черный кофе и иногда съедали по крохотному бутербродику, который вместе с буфетной стойкой, полумраком, свистящей машиной для варки кофе и мучительно приглушенной интимностью возбуждал у этих молодых людей и девушек ошибочное представление о высшем свете и обо всей вселенной. Человек, попадавший сюда впервые, не мог понять их разговоров, хотя они изъяснялись не на воровском арго и не на языке городских окраин. Их язык был какой-то чудовищной смесью из жаргона люмпен-пролетариев (вернее, из пародии на этот жаргон), из диалектизмов разных районов Венгрии, искаженных и употребляемых в шутливом значении, удивительных сокращений, с помощью которых они избегали употребления длинных фраз, и, наконец, из знаков, понятных одним лишь посвященным. На столиках грудами лежали книги (и какие толстые книги!), авторучки, карандаши, рукописи и главным образом стихи, стихи, стихи — в невероятном количестве и самых немыслимых сочетаниях.

В описываемый нами день в «Гаити» было особенно людно.

Вокруг сдвинутых вместе столиков сидело тринадцать человек, которым белокурая Маргит (волосы бедняжки с каждой неделей становились все светлее) без конца приносила стаканы лимонада и бутерброды.

Земанек сидел на своем обычном месте, бледный как смерть, глядя вокруг большими горящими глазами. Его лоб устремлялся вверх, производя почти комический эффект. Синие жилки на висках взволнованно трепетали.

Земанек никогда и ничего не писал, ни единого слова, но, если бы это от него зависело, он смог бы уговорить всех жителей Венгрии писать стихи; он заставил бы их бросить любую работу, оторвал бы их от повседневных занятий, так как свято верил, что в каждом человеке дремлет поэт, хороший или плохой, но обязательно поэт, которого необходимо пробудить волшебной силой слов, а все остальное — пустяки.

Земанек сидел посередине дивана, обтянутого цветастым ситцем, ел хлеб с маслом, посыпая его огромным количеством соли, и казался бледнее, чем обычно. Лицо у него было покрыто ярко-рыжей щетиной, глаза горели испепеляющим огнем. Длинными, нервными пальцами он потянулся к толстой рукописи на столе.

— Сколько здесь всего стихов? — спросила Мела, мечтательная декламаторша, которая уже дважды читала на дневных спектаклях женского общества «Песнь песней».

— Тридцать, — ответил нормировщик с фабрики фетровых колпаков (он же поэт) Петер Протовин и нехотя выпустил изо рта дым дешевой сигареты.

Милчек, уже признанный поэт, два стихотворения которого были напечатаны в газете, и две строчки из них знали все посетители «Гаити» (в это кафе вообще невозможно было ходить тому, кто не знал по крайней мере этих двух «всемирно известных» строк:

Все рухнуло, в грязи по горло все мы, —
Одно осталось: сочинять поэмы),

— словом, этот самый Милчек сидел в конце стола, делая вид, что он не имеет никакого отношения ко всему происходящему, что ему до смерти надоело и «Гаити», и весь мир, и даже великий, божественный маг Земанек с кроличьими глазами.

Марци (фамилии его никто не знал) — организующее начало кафе «Гаити» — как всегда, держал в руке карандаш, которым быстро записывал все выступления на мраморной доске стола. Несмотря на многочисленные обязанности, Марци в свое время написал семь или восемь стихотворений; особенно прославился его «Продавец подписных изданий», а также еще одно стихотворение в библейском духе, которое Мела, мечтательная декламаторша, собиралась включить в свой репертуар, состоявший пока из «Песни песней».

Мы приведем здесь знаменитое стихотворение Марци о продавце подписных изданий, так как не хотим брать на себя ответственность за утайку этого произведения искусства. Вот оно:

Читатель, крови мы одной,
Но разные у нас с тобой
          Доходы.
Приобретя сей том, заметь,
Ты мне поможешь одолеть
          Невзгоды.
Два пенгё стоит этот том,
А переплетенный притом —
          Три двадцать!

Далее вместо послесловия следовало стихотворное заклятие:

Если ты не купишь книги этой,
Век тебе покоя не видать,
И, подстать бездарному поэту,
Вечно вирши будешь ты слагать.

Однако библейское стихотворение Марци было еще более знаменитым, и даже у великого ценителя стихов Земанека оно вызывало одобрительное прищуривание глаз. Это стихотворение неоднократно декламировала Мела в кафе «Гаити», и пользовалось оно таким успехом, что даже Маргит, официантка кафе, почувствовала себя беременной стихами, как тут же выяснилось из записки, положенной ею рядом с чашечкой кофе, поданной Земанеку: