Паноптикум

Фламинго, огнекрылые птицы поэта, стоят на верхушке голубоватой горы с изумрудными лопатами в руках и хохочут. Два фламинго символизируют миллионы людей, два фламинго и… (теперь вы снова удивитесь?)… четыре отшельника. Давайте разберемся, какое значение имеют эти четыре отшельника? Четыре отшельника: наука, искусство, любовь и справедливость. Отшельники-монахи, которых так и представляешь одетыми в рясы, в эти длинные одеяния, благодаря которым их облик делается еще торжественней. Там, на голубоватой горе, куда возвел их поэт, они выглядят скульптурными памятниками, олицетворяющими помощников человека; монахи — друзья огнекрылых птиц, воплощающих в себе людей.

Таким образом, мы видим, что на горе были два фламинго и четыре отшельника, значит, всего их было шесть? Казалось бы так, но поэт без всяких объяснений заявляет, что два фламинго и четыре отшельника будет восемь. Почему это нужно поэту? Откуда черпает он силы для такого коренного переворота во всей математике? У него имеются эти силы, друзья мои, потому что он настоящий поэт. Я абсолютно уверен: как частное лицо он не подвергает сомнению истину, что два плюс четыре будет шесть, но как поэт, производя такое безумно смелое математическое действие, он хочет показать превосходство поэзии над ничтожными научными истинами, заявляя, что у него, поэта, два плюс четыре будет не шесть, а восемь; начиная с сегодняшнего дня для него это так. Что за фантастическая отвага и поэтическая красота! Я беру на себя смелость сказать: поэт и не должен принимать к сведению, что два плюс четыре равняется шести; поэзия перестала бы быть поэзией, если бы поэты так строго придерживались аксиом науки. (Я очень рад, дорогая Лотти, что вы слушаете меня с таким вниманием, только, прошу вас, не кивайте беспрестанно головой, вам не идет это.) Так! А теперь перейдем к следующей строфе. Подняв своих двух фламинго и четырех монахов на вершину горы, поэт сталкивается с несовершенствами, от которых страдают даже те, кто достиг столь большой высоты. Здесь нет даже маникюрных ножниц (да, вы не ослышались, здесь нет маникюрных ножниц), и вы, конечно, удивлены, зачем понадобились поэту именно ножницы и притом маникюрные? Я вам сейчас это растолкую. Это самый глубокий, самый чистый поэтический экспрессионизм, с которым мы встречаемся в мировой литературе. Поэт не колеблется назвать первый из отсутствующих предметов, который приходит ему в голову. Он мог бы назвать и что-нибудь другое, указать на еще какую-нибудь нехватку. Он мог бы, например, сказать что даже больших библиотек или публичных домов нет на вершине горы. Но зачем ему это говорить? Зачем он должен называть другие вещи, отсутствующие на горе, зачем ему унижать себя, когда ему недостает именно маникюрных ножниц? Это и есть настоящая художественная правда.

Поймите, только благодаря исключительной смелости поэт поставил в начале строчки первое, пришедшее ему в голову: маникюрные ножницы! Ассоциации божественной поэзии неисповедимы. Стоит поэту упомянуть отсутствие маникюрных ножниц, как ему тут же приходит на ум ворон, но не черный ворон, о котором могли бы подумать многие, и не белый ворон, о котором подумал бы каждый только из духа противоречия. Поэт думает о желтом вороне (да, хотя тебе это и кажется удивительным, Марци!), Именно о желтом вороне, о котором мог подумать только он один, а если этого ворона в действительности не существует, то теперь он будет существовать по той простой причине, что замечательный поэт подумал о нем в своем прекрасном стихотворении.