Паноптикум

«Тяжелое это ремесло, нелегко добывать себе таким образом на пропитание!» — подумал Добак, всегда готовый относиться с уважением ко всему, чего сам не умел делать. Он почувствовал, как страх прокрался по его плоскостопным ногам (этим вездесущим такси!), охватил измученный фантастическими измышлениями мозг, проник в желудок, где принятая им порция чайной соды пыталась потушить пожар, вызванный острым и пикантным гуляшом, в который воплотился написанный им рассказ. На воре был берет — всем известно, что грабители всегда ходят в беретах, — вор стоял неподвижно с отмычкой в руке, и по всему чувствовалось, что и он боится, ощущая всю уязвимость своего положения. Писатель и вор смотрели друг на друга, смущенно размахивали руками, шаркали ногами и испытывали явное беспокойство.

При свете луны Добак мог рассмотреть, что у парня безмятежно синие глаза и располагающая внешность. Если бы Добак не боялся, он не стал бы кричать, а заговорил бы с вором спокойно и вежливо. Но Добак боялся. Поэтому он и заорал:

— Что вам здесь надо?

Парень дотронулся до плеча писателя.

— Господин хороший, не кричите, пожалуйста, умоляю вас! Не губите моей карьеры. Я сам уйду отсюда не солоно хлебавши, вернусь в ту самую дыру, в мусорный ящик, где я уже высидел по крайней мере три часа, ожидая, пока в доме все успокоится. Там, на этой помойке, я дождусь рассвета, когда откроют парадное, и смогу удрать.

Юноша так трогательно умолял, в глазах его светилась такая печаль, что у Добака невольно сжалось сердце.

— Нет, — сказал он, — зачем вам ночевать в мусорном ящике? Он слишком узок, и там ужасно грязно. Идемте лучше ко мне.

— О боже, — ответил грабитель. — Какой волнующий момент! А вы не позовете полицию?

Добак положил левую руку на сердце.

— Даю вам честное слово, что не позову.

Добак был писатель, а писатели вообще больше боятся полиции, чем воров.

— Большое вам спасибо, — прочувствованно произнес грабитель. — Я верю, что вы меня не обманете. Передо мной открывается чудесная карьера, не губите меня.

— Ни за что на свете, — заверил его Добак, открыл своим ключом дверь, зажег свет и, вежливо пропустив вперед вора, начал его разглядывать.

— Если я не ошибаюсь, вы грабитель?

Молодой человек отступил на несколько шагов и махнул рукой. Он был смущен, и весь его вид говорил: нет, господин мой хороший, вы преувеличиваете, вы слишком добры ко мне, я еще не грабитель. Для того чтобы им называться, надо иметь массу заслуг, славное прошлое, большие и разнообразные профессиональные знания, а мне до всего этого еще далеко. Я лишь скромный ученик, только начинающий свою карьеру, некоторые задатки у меня, конечно, есть, но я совсем еще новичок.

Все это Добак прочитал в смущенном взгляде юноши. Потом вор опустил глаза и тихо сказал:

— Папино…

— Что такое «папино»? — жадно поинтересовался Добак.

— Папино ремесло продолжаю я. Папино и дедушкино. Мой дедушка был Криштоф Одноглазый, а папа — знаменитый Пепи Кадарка, вы, вероятно, читали о них в газетах, о них, обоих очень много писали. Однажды моего папу шесть недель искали по всей Венгрии, половина всего населения ловила его, а кончилось тем, что премию в три тысячи пенгё за свою поимку получил сам папа: он переоделся, приклеил усы, надел парик и в таком виде нашел себя. Мне еще до этого далеко! Да и времена были тогда другие, совсем другие. В ту пору шкафы и комоды ломились от ценных вещиц, золота, серебра, попадались целые клады, была тогда у нас возможность развиваться, учиться, специализироваться…

— Присаживайтесь, пожалуйста, — вежливо предложил гостю Добак, — вот сюда, в это кресло. Не хотите ли сигарету?..

— Большое спасибо… В моем возрасте у дедушки на счету было уже два ограбления банков, а папа к двадцати двум годам украл уже из разных квартир триста персидских ковров, и все это среди бела дня, так как папа работал лишь днем: он находил, что все порядочные люди работают днем и спят ночью. Мой папа был просто гений. Если бы мой дорогой, мой добрый отец был жив, то вряд ли он смог гордиться своим сыном.

И юноша грустно попик головой.

— Ну что вы! — участливо произнес Добак, желая подбодрить пригорюнившегося вора.

— Тяжелые наступили теперь времена. За неделю до смерти папа сказал мне: «Безотрадное будущее ждет тебя, сынок. Очень уж сильно изменился мир с поры моей молодости. Тогда квартиры ломились от всякого добра, а запоры были плохие, теперь же наоборот: квартиры пустые, а замки крепкие. И это люди называют «прогрессом»!» Так сказал мне папа.

— Так и сказал?

— Так и сказал, — повторил юноша и снова опечалился.

Оба умолкли.

— Да, исчезают старые династии! — нарушил молчание Добак. — Пепи Кадарка! В вашей профессии это такое же имя, как Куглер среди кондитеров или Гёте среди писателей. Ваш отец был классик.