Пантанал и дети Ла-Манша

— Идите, ешьте! Не стесняйтесь, Адольф Александрович! — сделала девушка широкий жест.

Я не двинулся с места — столик стоял за тропинкой.

— Вы очень любите себя! — сделала вывод Анютка. — Вам жалко ногу? Да вы нарцисс!

Я занял позицию, где расстояние до еды было кратчайшим.

— Господи, настоящий бабуин! — натужно рассмеялась Аннушка. — Хотите, я вам передам?

— Можете столик передвинуть! — подсказал я.

— О, бабуин заговорил! — делано удивилась Аня, сегодня она была бесподобна.

Милая девушка взяла миску, потом словно вспомнила и спросила:

— Зачем вы убили Кашлина?

— Я его пальцем не тронул! — возмутился я. — Обо всем подробно я указал в…

Ей было наплевать, где и что я указал. Она медленно перевернула миску и вылила содержимое на землю.

— Наверное вкусно было? — спросил я.

— Наверняка! — ответила она. — Второй вопрос…

— Ответ будет первый!

— Упертый! — одобрительно заметила Анюта. — Это хорошо. Люблю таких ломать.

Она улыбнулась, показав мелкие зубки как у хорька. Хищница.

— Ну так будем говорить, гражданин Бекк?

— Мне никогда не везло с женщинами! — доверился я ей.

На землю отправилось второе.

— Гуляш! — рассмотрел я. — Похоже свиной. Куски какие хорошие. Как у нас с солью. Обычно не досаливаете.

— Нормально с солью! — зло высказалась Бойцова. — Значит, говорить ты сегодня не готов?

— А перец? — я сглотнул слюну. — С перчиком не переборщили?

— Вот, что я скажу тебе, Бекк! — начала она.

Но что она собиралась сказать, осталось покрытым мраком. Бойцова ткнула пальчиком в ухо, сработала фурнитура.

Строгая прапорщица нахмурилась.

— Как так? Вы у меня под трибунал пойдете! — пригрозила она собеседнику. — Срочно мне машину!

Забыв обо мне, она устремилась прочь, только сапожки засверкали. Потом вспомнила, обернулась и погрозила пальчиком. Этот жест я не любил со школы.

В лагере повеяло тревогой. Захлопали двери, мимо пробежали курсанты. Залаяли невидимые псы. Напрасно я кричал, стараясь привлечь внимание. Вскоре я остался в полном одиночестве. Все покинули лагерь.

Я уселся на землю напротив испорченной еды и попытался представить ее обратно в тарелках. Ароматную. С парком. Потом я мысленно брал ложечку, медленно размешивал бульончик, рассматривая как всплывают куски мяса и разваристая картошечка, как разворачиваются капустные листья. А гуляш? Есть тысяча способов кушать гуляш. Не есть, какое холодное не эмоциональное слово, а именно кушать. Насаживать на вилку, макать в соус. А если кусочки крупные, но ножиком их, ножиком.

Кто — то захихикал, и я разом оказался на ногах. Богом клянусь, я ничего не слышал, ни шагов, ни шороха. Отвлечь меня невозможно, это рефлекс, выработанный годами. (Ну и врачи, наверняка, что — то модифицировали). Так вот я ничего не слышал, а когда оглянулся, увидел маленькую девочку.

Лиля.

На вид лет 10. Волосы убраны в два легкомысленных хвостика. Одета в белую кофточку и сарафан с бантиком. На ногах сандалики со сбитыми до полного обесцвечивания носами.

— Извини! Не хотела пугать. У тебя был такой горестный вид.

Одинокий ребенок в покинутом в спешке лагере спецназа выглядел странновато.

— Как тебя зовут? Где твои родители? — спросил я.

— Лиля! А родители… там! — она сделала неопределенный жест.

Обслуживающий персонал, понял я.

— Не знаешь, что случилось?

— Кто — то сбежал! — легкомысленно ответила она.

— Почему ты не дома? — попенял я. — Это может быть опасно.

— Ничего опасного, во всем лагере только мы с тобой! — пожала плечами.

У меня возникла идея.

— Ты не могла бы подать мне несколько кусочков мяса? Они здесь в траве?

— Есть с пола негигиенично! — с умным видом заметила она.

Один раз в Африке я жрал сдохшего ишака, но говорить этого ребенку по понятным причинам не стал.

— А ты преступник? — спросила она.

Я опешил.

— С чего ты так решила?

— В этом домике всегда живут преступники. До тебя тоже был дяденька. Долго. Потом у него что — то взорвалось, ему все оторвало, и он умер.

— Херово! — вырвалось у меня.

— Это плохое слово! — нахмурилась она.

Я извинился.

— А какое преступление ты совершил?

Я честно ответил, что никакого.

— Тот дяденька тоже так мне говорил!

У меня в мозгу что — то щелкнуло. Домик явно под неусыпным наблюдением, подойти к нему просто так нереально.

Глядя дитенку прямо в глаза, я уточнил:

— А в прошлый раз, когда ты разговаривала с предыдущим арестантом, тоже кто — то сбежал?

И добавил:

— Это ты сбежала, Лило!

Зрачки ее стремительно увеличились — до размеров глазницы. Выпад последовал с такой скоростью, что я успел лишь упасть, чтобы уйти из — под удара.

Но Лило не била. Ухватив за ногу, она поволокла меня за границу моей незримой тюрьмы. Конечно, я сопротивлялся, безо всякого эффекта. Меня словно бульдозер волок.

— Лило, стоп! — прозвучал властный окрик.

Девочка замерла в неестественном наклоне вперед. Мой ботинок практически вылез за пределы тропинки. Браслет на ноге раздвинулся, из него вылезло пусковое устройство — чтобы было страшнее.

Я осторожно высвободил ногу и вполз обратно за тропинку.

— В следующий раз я могу и не успеть! — вальяжно заметила Бойцова.

Два ЧП грузили третьего в подъехавший фургон.