Пантеон и царский культ в Коммагене. Эпоха Митридата I Каллиника и Антиоха I Теоса. Историко-археологическое исследование

Также по фрагментам реконструируется посвящение Артаксерксу I, сыну Ксеркса, остатки которого были найдены на южном цоколе Западной террасы Нимруд-Дага[956]. Нужно заметить, что и текст надписей в честь Сама II, отца Митридата I Каллиника, восстанавливается с большим трудом, так как он сохранился в обломках[957]. Это же замечание относится и к крайне фрагментированному посвящению в честь Митридата, сына Антиоха I Коммагенского, будущего царя Митридата II (36–20 гг. до н. э.)[958]. Правда, если прав С. Сахин, восстанавливающий его титул как «Филопатор», т. е. «любящий отца», то из этого следует, что нимруд-дагский комплекс не был закончен Антиохом при жизни[959] и достраивался его сыном Митридатом II после 36 (34?) г. до н. э., как это убедительно доказывает Б. Якобс[960].

В целом же при анализе хорошо сохранившихся посвящений персидским предкам Антиоха обращает на себя внимание тот факт, что царь старается подчеркнуть свое происхождение именно от сатрапа Оронта I, упомянув при этом даже его отца, о котором весьма скупо говорят источники. Известно, что Артасюра был «государевым оком» Артаксеркса II и участвовал на его стороне в битве при Кунаксе в 401 г. до н. э. против мятежного Кира II Младшего (Plut. Art. XII).

К греко-македонским предкам относятся селевкидские цари III–II вв. до н. э.: Антиох II Теос Сотер[961] (OGIS. I. 399), Деметрий II Никатор (OGIS. I. 400), Антиох VIII Грип, отец Лаодики, матери Антиоха I Коммагенского (OGIS. I. 401). Особняком стоит посвящение Александру Македонскому, сыну Филиппа II (OGIS. I. 398), к которому мы еще вернемся. Остальные надписи дошли во фрагментах, но Ф.К. Дёрнер и Дж. Х. Юнг по косвенным признакам восстанавливают посвящения в честь Селевка I Никатора[962], его сына Антиоха I Сотера[963], Селевка IV Филопатора[964], Клеопатры Теи, жены Деметрия II Никатора[965], Клеопатры Трифании, жены Антиоха VIII Грипа[966] – на цоколях Западной террасы, и в честь Селевка III Сотера на цоколях Западной и Восточной террас[967]. Б. Якобс дополняет этот ряд именем Лаодики, дочери Антиоха I Коммагенского[968].

М.И. Ростовцев полагал, что Антиох I Коммагенский, считая себя потомком Ахеменидов и Александра Великого, заимствовал практику почитания греко-македонских и персидских предков у ранних (!) Селевкидов[969]. Идея интересная, однако несколько умозрительная, так как мы практически ничего не знаем о династическом и царском культе в Коммагене до Антиоха. Между культовой практикой Селевкидов и Антиоха Коммагенского почти трехсотлетний разрыв, заполнить который практически нечем. Так что предположение М.И. Ростовцева остается недоказуемым (см. далее).

Еще менее вероятной является гипотеза Д. Аллгевера, заключающаяся в попытке вывести царский и династический культы коммагенского царя из тех религиозно-политических практик, которыми руководствовался Александр III Македонский во время своего правления. В качестве одного из наиболее существенных аргументов в поддержку своей гипотезы Д. Аллгевер приводит наличие культа Артагна-Геракла-Ареса в коммагенском пантеоне, связывавшего, по его мнению, Оронтидов Коммагены с македонскими Аргеадами, у которых это божество выступало в качестве одного из небесных покровителей династии. Другой аргумент Д. Аллгевера состоит в том, что Антиох I, как и Александр Великий, стремился связать две культурные традиции: Греции и Ирана. По мнению названного автора, барельефы, отчасти статуи, а также надписи Нимруд-Дага и ряда других центров царского и династического культов коммагенского царя показывают что эти попытки осуществлялись на практике[970]. Вряд ли можно согласиться с этой теорией. Она, как и гипотеза М.И. Ростовцева, во многом спекулятивна и до некоторой степени расплывчата, ведь культ Геракла-Веретрагны получил широчайшее распространение на эллинистическом и постэлинистическом Востоке – в Парфии, Армении, Кушанской державе и т. д. Еще на индоевропейском глубинном уровне фиксируется родство обоих божеств (такое же родство теоретически выявляется между Аресом и ведическим Индрой (см. Глава 2. § 4). Поэтому неудивительно, что они отождествлялись в рамках единого пантеона в эллинистической Коммагене. Это не дает никаких оснований для вывода о том, что включение Геракла в пантеон царей Коммагены при Антиохе I связано с религиозно-политическими практиками эпохи Александра Македонского. Бесспорно, что Антиох I Коммагенский, как и Александр Великий, стремился именно к греко-иранскому синтезу, который проявлялся прежде всего в культуре и идеологии, играя немалую роль и у Старших Аршакидов, в Кушанской державе, Армении, в меньшей степени в Понтийском царстве, Великой Каппадокии. К тому же процессы культурного взаимовлияния между эллинской и иранскими культурами и их слияние на территории Малой Азии начинаются еще в ахеменидской период, до завоеваний македонского царя (см. Глава 2. § 2). Таким образом, теория Д. Аллгевера выглядит далеко не во всем убедительной.