Папа Жора

Возле здания стояла «Мицубиси» владельца базы Саида и какой-то старый вэн с открытым кузовом. Обычно на таких допотопных вэнах предприимчивые арабы с «территорий» разъезжают по городам Израиля, скупая за гроши старье: бытовую технику, посуду, одежду – и купленное отвозят в бедные деревни, где потом втридорога продают своим землякам.

Дверь в офис (небольшая комната у входа) была едва приоткрыта. Подкравшись, я заглянул в дверную щель.

В комнате сидели двое угрюмых мужчин лет сорока пяти, в темных пиджаках и клетчатых черно-белых накидках на головах. Негромко, в усы, что-то говорили Саиду.

Саид мне виден не был, я только слышал его голос. Обычно веселый и беспечный, он звучал как-то потерянно, даже испуганно.

Неожиданно один из мужчин приподнялся, взял переданные Саидом пачки денег, снял с них резинки и стал быстро пересчитывать, слюнявя пальцы...   

Кем были эти таинственные визитеры? Наверняка не покупателями бананов. И вряд ли перекупщиками старья.

– Скорее всего – это исламский рэкет, – предположила Сарра, когда я рассказал ей об увиденном. – Террористы вынуждают богатых соплеменников, не желающих жертвовать жизнью, жертвовать на террор деньги.

Мы пили кофе в моей квартире. Окна были открыты, веяло вечерней прохладой. Монотонно стрекотали цикады, щебетали птицы на ветках платанов.  

– Ты еще очень мало здесь живешь и не все здесь понимаешь, – говорила Сарра. – Ты еще не знаешь, где можно ходить, а где нельзя, что можно говорить, а что нет. Ты еще не знаешь арабов. Они – лживы, коварны, жестоки. Ты веришь их улыбкам, их словам. У них просто такая манера: араб говорит тебе комплименты, называет «мудрейшим человеком», а в душе считает тебя круглым идиотом. Он тебе улыбается, рассказывает сказки, а потом, при удобном случае, вонзит нож в спину. Для них не существует ни законов государства, ни законов морали, они признают только проповедь своего муллы в мечети. 

– Ну, знаешь, евреи – тоже не ангелы, – перебил я. – Вы здесь, в Израиле, все закоснели в средневековых предрассудках.   

Сарра взяла со стола зажигалку, зачем-то щелкнула пару раз. Огонек осветил ее уставшее и, как мне показалось, немного рассерженное лицо – мои слова об Израиле ее задели.  

– Я давно хотела тебя спросить, – начала она, стараясь сохранять спокойный тон. – Вот ты – еврей, приехал в Израиль. Если бы ты вступил в какую-нибудь радикальную израильскую партию или отпустил бы пейсы и ходил каждый день в синагогу, – это было бы в порядке вещей. Но за все время, что живешь в Израиле, ты даже не выучил первых слов «Га-Тиква» – нашего гимна. По-моему, арабы тебя больше занимают, чем израильтяне. И потом – твой странный интерес к религии Иисуса Христа. Ты ходишь по христианским местам, ставишь там свечки, чем-то мучаешься. Разве еврея должно волновать христианство? 

– Как бы тебе объяснить? Я пытаюсь понять историю… А еще существует то, что называется правом человека свободно размышлять. И я этим правом очень дорожу. Впрочем, вам здесь, на Востоке, свобода не нужна.  

– Если ты скажешь еще одно кривое слово об Израиле, я тебя застрелю, понял? – Сарра подошла и приставила свой указательный пальчик к моему лбу.    

И все возвратится в прах...

У Сарры умер отец. Обширный инфаркт. По ее словам, в последнее время отец часто жаловался на боли в груди, но к врачам идти не хотел. Его – уже при смерти – отвезли в больницу с работы (он занимал должность инженера на заводе, где делали сборку армейских джипов).  

Несколько раз, ненадолго заходя к Сарре, я видел этого высокого сутуловатого мужчину с умными и какими-то очень печальными глазами. Мы так ни разу и не поговорили, лишь здоровались, хотя я был почему-то уверен, что мы с ним – родственные души.

...У подъезда их дома стоял небольшой автобус. В салоне сидело человек пятнадцать – женщины в темных длинных платьях и косынках, мужчины – в ермолках. Автобус тронулся.

На носилках, лежащих на полу, завернутое в синюю материю с желтой шестиконечной звездой, покачивалось тело. Лишь по незначительным выпуклостям можно было определить, где голова, а где ноги. Вокруг носилок словно расходилось какое-то магнетическое поле, и никто из сидящих в автобусе не смотрел в ту сторону. За окном проплывали магазины, синагоги, арабские виллы с белыми каменными львами у ворот и кучами мусора.

Автобус выехал за город, и взору открылась панорама бескрайних, как море, Галилейских гор. 

...Я помню, как умирал мой отец – от рака легких. Он мужественно боролся: каждое утро делал зарядку, пешком поднимался в нашу новую квартиру на четвертом этаже, как и прежде, ходил за грибами. Но кашель становился сильнее, а темные пятнышки на рентгеновских снимках легких – крупнее. Ему делали операции, химиотерапию, облучали. Он угасал на глазах, но верил, что сможет эту болезнь одолеть. Мужество не покинуло его и тогда, когда его уже перестали лечить, а только кололи морфий...   

Автобус остановился возле кладбищенской арки, где нас ждал раввин. Все вышли. Мужчины взяли носилки.