Папуля

Элли оторвалась от книги, и они вдвоем уставились на ночную бабочку, мохнатую, как медвежонок. Наверное, в окно залетела. Хорошо еще, что никуда не ползет – спит себе, молитвенно сложив крылышки.

– Что будем с ней делать?

– В окно шуганем? – спросила Тора.

Элли отложила книгу.

– Хочешь, кое-что покажу? – Она расстегнула розовую сумочку, ловко встряхнула флакон инсулина. – Мы в санатории для диабетиков так делали. Только надо следить, чтобы пузырьков не было, ни в коем случае. – И, встав на колени, подползла по кровати поближе к подоконнику. – Смотришь?

Тора скосила глаза.

– Да.

Элли крепко схватила бабочку двумя пальцами, та даже не трепыхнулась.

– Смотри!

Молниеносным движением Элли впрыснула в толстое тельце бабочки инсулин.

– Что за хрень? – не поняла Тора. Бабочка, расправив крылья, заметалась по комнате как бешеная.

Элли с Торой завизжали. Бабочка врезалась в стену и свалилась замертво. Элли вдруг закатилась от смеха.

– Гадость! – сказала она.

* * *

Если бы Джи на кого-то здесь обратил внимание, то в первую очередь на Элли с Торой – только они подходили по возрасту. Другие женщины в Центре были старше – замученные работой начальницы, пожилые дамы после пластики, любительницы легальных наркотиков – здесь можно ненадолго спрятаться от будней по цене роскошного отеля, если денег не жалко. Тора изучала себя в зеркале над раковиной, сдирала с обветренных губ ошметки сухой кожи. Способна ли она увлечь Джи? Элли моложе, в глазах Джи это плюс, если судить по прошлому, но из-за диабета она бледная как смерть, осветленные волосы отливают зеленцой, и брови неухоженные, щипчики-то у нее отобрали.

Перед обедом Тора переоделась в тугую маечку и брюки для йоги с сексуальным швом между ног. За столиком распустила волосы, томно перебросила через плечо. Элли затянула жалобную песню – мол, отец всегда ее называет красивой, а умной – никогда, ну не обидно ли? Тора слушала невнимательно: она наблюдала, как Джи увлеченно беседует с Робертом. К фруктовому салату он почти не притронулся.

Дочь Джи, похоже, остановилась где-то поблизости – то и дело попадалась кому-нибудь на глаза. Рассел видел ее во время очередной вылазки в город: ему до смерти хотелось веселых грибочков, и он пытался их раздобыть у загорелых ребят, разъезжавших по главной улице на гоночных велосипедах, не иначе как права у них отобрали за езду в пьяном виде.

Ближе к вечеру Тора видела, как Джи у дальнего края бассейна читает самиздатовскую книжку Роберта о личной ответственности, пристроив ее на брюхе, обтянутом трикотажной футболкой. Тора не спеша втирала в ноги крем от загара. Вообще-то, ходить в купальниках здесь разрешалось только во время занятий плаванием, отдельных для мужчин и для женщин, – впрочем, никто из сотрудников не обращал внимания. Но заметил ли Джи? Подойдет ли? Нет, он взял ручку и стал делать в книге пометки. А когда встал, то всего-навсего подлил воды в бутылку и начал разминаться – сцепил за спиной руки, втянул живот. Вот уже два дня он носил браслет из деревянных бусин.

– Признак духовности, – заметил Рассел.

* * *

У собаки Роберта родились наконец щенята – шесть копошащихся тихих комочков, с глазками-щелками и крохотными хомячьими коготками. Роберт включил электрогрелку, положил в картонную коробку среди одеял – и это в апреле месяце, когда на Пасху было плюс двадцать шесть!

Коробку Роберт поставил в общей комнате. Наверное, щенки должны олицетворять хрупкость жизни, учить заботе, заключила Тора. Элли прижала одного к груди, погладила кончиком пальца.

– Такие крохотки, – проворковала она. – Глянь, какие у них носики!

Тора взяла в руки другого щенка.

– Лапочка, – вяло сказала она. Один щенок нагадил в коробку, и мать тут же за ним подлизала.

* * *

Во время утренней переклички Мелани прицепилась к Торе: мол, почему та ходит в спортивной одежде за пределами спортзала? Знает ли она, что здесь запрещено оголять плечи? Мелани попросила Тору:

Прислушаться к своему телу.

Осознать свои чувства.

Найти источник неприятных ощущений.

Какие такие чувства? В сон клонит, вот и все, – прикорнуть бы прямо тут, на ковре, под большим окном, откуда струится солнце.

Мелани завела речь о Торином дневнике настроения.

– Если нам удастся нащупать закономерность, вам станет чуть проще собой управлять.

За спиной у Мелани зеленели десятки растений, лозы с глянцевитыми листьями-сердечками сплошь увивали подоконник. А ведь кто-то их поливает, каждую неделю. При одной мысли, что за ними нужно постоянно ухаживать, Тору накрыла свинцовая усталость. Она поерзала на стуле, закинула ногу на ногу. У Мелани запищал телефон.

– Давайте покажу, как звук отключить, – сказала Тора после третьего звонка. Неужели в ее голосе прорвалась ненависть или удалось скрыть? Мелани не отвечала, смотрела на нее сочувственно. – Попробую это описать в дневнике, – сказала наконец Тора.

Сострадание к Торе уживалось у Мелани с безразличием – Тора видела, как на ее лице сменяют друг друга эти чувства, оба неподдельные.

* * *