Пара Ноя

Евгения Петровича в свое время спасло то, что доказать отсутствие Бога никому еще не удалось. Нет, обосновать присутствие тоже мало, кто-то смог, но все же были какие-то призрачные истории, что не давали надежде окончательно истлеть. Став на какое-то время приспешником великих махинаторов, он молил, чтобы индульгенции вновь запустили в оборот. Первое, что сделал, когда ушел с поста и протрезвел после «отвальной», – почесал в ближайшую часовенку искать попа, допытывался, как правильно готовиться к исповеди. Тот дал ему книгу архимандрита Иоанна «Опыт построения исповеди», велел три дня поститься. От исповеди Евгению Петровичу полегчало слабо, а вот после причастия он испытал невиданную ранее благодать, как будто прыгнул в купель после бани и душа выпорхнула из тела, а затем вернулась. Он брел домой блаженный, пару раз ему даже крикнули вдогонку: «Отец, ты где так надраться успел? Еще полудня нет», – но слова пролетали мимо, и он даже не удостоил осуждающих снисходительного взгляда – уж так хорошо на душе было. Иногда сам с собой он рассуждал на тему вечной жизни и смог убедить свою рациональную половину мозга в том, что, если на том берегу Стикса пустошь, он об этом не узнает, останется в темноте и неведении, обратится в ничто, а стало быть, и разочароваться не успеет. Вера стала его сознательным выбором. Ибо без веры он чувствовал от самого себя прелый запах гнили, от которого ни одна мочалка не избавит.

Евгений Петрович отпустил Колю обратно к Яне, а сам в светелке сел перекурить и достать на стол что-нибудь, если гости останутся. Скорее всего, уедут, но вдруг. Вытащил «закрутки» и, пока вылавливал осторожно столовой ложкой налитые помидоры без трещин на коже, думал о том, что перегнул палку в разговоре с Колей. Что в свои тридцать шесть он бы так же вписывался, бодался, подставлялся, клал голову на плаху, лишь бы раскрутить шестеренки в обратную сторону, сломать к чертям механизм травли людей, выкрутить злосчастную гайку из ржавой системы в надежде, что если не рухнет – так хоть молоть будет с меньшей прытью. Сказки о том, как крохотный чеховский человек, вооруженный лишь слабоумием и отвагой, побеждает черного властелина, всегда будоражили его червоточину. Что, может, зря прогнулся и что, не преклони он голову в смутные времена, стань примером для тех, кто ниже, не выстояли бы, но пошатнули бы величие и всевластие могучих кошельков. Зачем он встроился? Был лишним элементом в системе, но паразитировал же, питался. Дом отстроил. Сына выучил, что тот программистом в Торонто работает. Может, хоть это ему там зачтется? Если ступит в воды Стикса и лодка будет с парой весел, чтобы переправиться.

Он наскоро соорудил стол, достал из морозилки венские сосиски, чтобы зажарить на огне, положил прямо в пакете под струю теплой воды.

«Эх, переломят ему хребет», – твердил внутренний голос. Евгений Петрович смотрел на Колю через окно, и прошитая тонкой нитью надежды улыбка скользнула по его лицу. «Пусть в Бога не верит, но есть еще порох в пороховницах бороться за справедливость. Про таких бы апостолам написать новое Евангелие. Где дьявол – система, а Бог, как дао, – путь».

Закат в тот день выдался внезапный, рыжее солнце за хвостом пушистого облака походило на свернувшуюся в клубок лису. Ветер шуршал прошлогодними листьями куста жимолости – та ссохлась от старости, но рубить до весны Иван Петрович не решался. Мало ли, оживет.

Чувствуя некоторую неловкость за неуместные нравоучения, генерал шустро накрыл на стол и осторожной поступью двинулся в сторону молодняка.

– Коль, я разнесла ему левую половину головы! – Яна громко кричала, не слыша себя в наушниках, и бравировала своими успехами.

– Мне кажется, что это травма, несовместимая с жизнью, и можно уже отстать от этого несчастного, – попытался осторожно выдернуть из ее рук пистолет Коля, но Яна была непреклонна. Вошла во вкус. – Смотри, а то завтра бицепсы, трицепсы и мышцы, о которых даже патологоанатомы не слыхали, будут болеть. Даже сообщение напечатать не сможешь.

Яна сложила оружие.

– Поехали? – начал прибирать «поле боя» Коля.

– Сам-то не постреляешь? – послышался из-за его спины хрипловатый голос Евгения Петровича.

– Да можно. – Коля взял пистолет, который уже был заряжен, пока он обучал Яну, и всадил весь магазин в правый глаз мишени, который уцелел после Яниного обстрела. Его выстрелы пришлись практически в одну точку.

– Моя школа, – расправил плечи генерал. – Может, вы хоть в дом зайдете? «Мишленом» мой ресторан не отмечен, но накормить весьма недурно могу. – Евгений Петрович не хотел отпускать Колю в растрепанных чувствах, пусть и запертых глубоко внутри. Он вообще любил опутать липкой паутиной разговоров гостей, чтобы те засиделись до ночи, потом уболтать остаться ночевать, завтракать пышными оладьями и пить чай. А то живет себе бобылем, даже кашу овсяную перестал варить – для себя одного лень.

– Да не, мы поедем. Мне там еще с человеком пересечься надо. Дела, дела, в общем. А к вам я заеду еще. Привезти чего надо?