Парадигмы субъектности

То содержание является бесконечной континуальностью свойств универсального, упаковывающегося в конечных частных Мыслящих субъектах, рассматриваемых в качестве сущностей. То частные лица — только свойства или облики, развивающиеся в бесконечной универсальной глубине, но отсылающие к сущностям как к истинным определениям чистого Мыслящего субъекта или, скорее, «Себя», заключенного в этой глубине[98].

Скорее, наоборот, субъект распадается:

Если вечное возвращение — высшее, то есть самое интенсивное мышление, то потому, что его высшая связность в самой высокой точке исключает связность мыслящего субъекта, мира, Мыслимого в качестве Бога-гаранта[99].

Тем более он распадается, что надежность мыслящего субъекта напрямую связана с надежностью Высшего субъекта — Бога:

Ницше был, кажется, первым, кто увидел, что смерть Бога становится эффективной лишь при разрушении Мыслящего субъекта.

Таким образом, Мыслящий субъект, Бог и мир — похоже на три кантовские регулятивные идеи — по Делезу, конституируются вместе, и вместе же распадаются. Точнее говоря, распадаются не они сами. Распадается вера в них. И началось это, конечно, с Ницше, хотя первые намеки на это появились, по Делезу, у Юма.

В «Различии и повторении» Делез много пишет о времени (что естественно, если речь идет о повторении — феномене временном). Он обращается к классическим текстам Бергсона и Гуссерля.

Бергсон обратился к Юму, как только столкнулся с аналогичной проблемой: часы бьют четыре… Каждый удар, каждое сотрясение или возбуждение логически независимы от другого, mens momentanen. Но мы сжимаем их в качественное внутреннее впечатление вне всякого воспоминания или видимого расчета в том живом настоящем, в том пассивном синтезе, которым является длительность. Затем мы восстанавливаем их в сопредельном пространстве, производном времени, где можем воспроизвести, отразить, считать их в качестве внешних впечатлений, поддающихся подсчету.[100]

Однако как деконструировать субъекта — ведь у Бергсона и Гуссерля он был? Делез пишет о «личинках» субъектов, множественных и принципиально несамодостаточных:

Мыслящие субъекты — личинки субъектов; мир пассивных синтезов создает систему мыслящего субъекта в условиях, требующих определения, но это система распавшегося мыслящего субъекта. Мыслящий субъект возникает, когда где-то появляется беглое созерцание, где-то начинает работать машина сжатий, способная в какой-то момент выманить различие у повторения. Мыслящий субъект лишен модификаций, он сам — модификация; этот термин обозначает именно выклянченное различие[101].

Он говорит о «привычке», как Юм, и он «памяти», как Бергсон:

Привычка — первоначальный синтез времени, учреждающий жизнь настоящего, которое проходит. Память — основной синтез времени, учреждающий бытие прошлого (то, что делает настоящее преходящим).[102]

Оба эти синтеза он называет пассивными, хотя память возможна и в активном модусе: