Парадокс Тесея

– Извини, прости, ты в порядке? На тебя не попало? – в ужасе затрепыхалась Лиля, не понимая, как исправить положение. – Это мой коллега, ты что вытворяешь? – накинулась на стремительно пунцовеющего от жгучей смеси Глеба чуть ли не с кулаками. – И он мне не парень, а друг… – обернулась к Диме.

Но тот уже ретировался за дверь.

– Совсем спятил! – застонала Лиля, обращаясь к Глебу. – Ты…

Ругательства застряли в горле. На Глеба жалко было смотреть. Сам, как перец, красный, всхлипывал, чихал, костяшками жамкал глаза, сорвав мутные от взвеси очки. Слóва вымолвить не мог – давился слезами. Заметив заинтригованные взгляды прохожих, Лиля схватила незрячего Глеба за рукав, завела в здание. Потащила, обходя препятствия, как квалифицированный ретривер-поводырь, в женский туалет на первом этаже. Заставила промыть лицо с мылом. Похоже, ему все-таки несильно досталось. Едкую струю отнесло в сторону. Очки, опять же.

– Жжется, – прохныкал Глеб, опершись на раковину.

Глаза у него по-прежнему слезились. Ну хотя бы смог открыть, больше не жмурился. Лиля оторвала кусок бумажного полотенца и промокнула ему воспаленные щеки. Спросила:

– Теперь-то ты согласен, что это зашло слишком далеко?

Глеб мыкнул что-то невнятно-утвердительное.

– Аллилуйя. Может, врачу покажешься?

– Не знаю, наверное, – втянул сквозь зубы воздух. – Болит, собака. Домой приду – решу.

Набрал в ладони воды, по новой промыл глаза, затем очки. Вытер стеклышки протянутой салфеткой, надел оправу на подтекающий нос.

– Извини, пожалуйста, – Глеб кинул бумажный комок в урну, – у этого парня хвостик такой. И комплекция. Обознался. Принял за одного из тех отморозков, с пучком на затылке.

Лиля неопределенно пожала плечами.

Глеб убрался, припадая к стенке, из туалета. На кафеле остались влажные отпечатки его растопыренной пятерни. А Лиля еще долго не выходила. Думала. Писала и стирала черновики сообщений. В конце концов отправила: «Прости. На друга недавно напали, поэтому он дерганый. Я реабилитируюсь на следующей неделе. Прошу только, не рассказывай никому». Сердце сжалось – ждало ответа. Внезапно Лиля поймала себя на том, что расковыривает псориазную корочку сзади на шее, отдернула руку. «Ладно, Подольская, но с тебя причитается».

Пронесло. На сей раз. Что же, Глеб, твоя взяла. Придется посидеть дома.

Очевидно, что две ее реальности, новая и старая, несовместимы. Как бы Лиля ни рвалась вперед, прежняя жизнь продолжит заявлять на нее свои права. Пока Лиля… не закроет долг, что ли. А долг у нее вполне конкретный.

Лиля достала из рюкзачка баллончик. Вот уж не предполагала, что доведется его применить. Бегло прочла на обороте инструкцию (для ее целей, впрочем, совершенно бесполезную). Прикрыв лицо рукавом, осторожно прыснула в раковину. Тронула капельку кончиком пальца, растерла. Замерла. Выдохнув, приложила к уголкам глаз. Слизистую тотчас защипало, подступили слезы, заложило нос. Она посмотрела в зеркало.

Ну и видок. Но достаточный ли, чтобы сказаться больной и выпросить отгулы до выходных?

Оказалось – да, достаточный. Начальник на бегу скосил глаза, когда Лиля прогнусавила просьбу ее отпустить, ворчливо бросил: «Чем заражать нас, лучше действительно посидите дома», – и понесся бешеной петардой дальше по своим великим архитектурным делам. Лиля чихнула (совсем не напоказ – перец есть перец) и, чувствуя себя злостной прогульщицей, направилась к Глебу домой.

Маршрут этот, пролегавший вдоль воды, нельзя сказать чтоб был живописным – грохочущий вагонами переход под железнодорожным мостом, синий бетонный забор, обметанный по верхнему краю колючей проволокой, намытая до скрипа прямоугольная стекляшка дилерского центра – но черт, как приятно пройти его в одиночку, полной грудью вбирая прохладный, отчего-то немного железный речной воздух. Из примечательного по пути – приземистая, похожая на громадную чернильницу башня-газгольдер девятнадцатого века, сегодня там планетарий. Отсюда через мост до тяжеловесного бурого дома с брандмауэром рукой подать.

Увидев Лилю на пороге, Глеб изумленно вытаращил красные, как у лабораторной мыши, глаза. Принял Лилино пальто, засопел с невыносимо довольным видом, услыхав про «больничный». Вероятно, счел это своей личной победой. Из гостиной доносились приглушенные завывания и тычки в стену – воинственно орудуя пылесосом, Галина Михайловна чистила потрепанный советский ковер, висевший в зале на манер батального полотна. Однако Лиля зря опасалась, что неукротимая бабуля навела порядок и в ее художественных причиндалах: на столе царил сущий бардак, пустые холсты все так же укоризненно стояли в куче скомканных набросков возле кровати.