Парадокс Тесея

То, для чего сербская перформансистка использовала собственную плоть, Кира собиралась показать при помощи зала. Установить там скрытые камеры. Дополнительно к имевшимся «созидательным» малярным инструментам, ремонтным смесям и распечаткам с инструкциями Дениса положить орудия разрушения: баллончики для граффити, кувалду, лом, банки дешевой ядовито-зеленой и желтой масляной краски. Оставить входную дверь незапертой. Анонимно опубликовать в сообществах любителей заброшек фото из особняка – без адреса, но такие, по которым вычислить локацию легче легкого. И ждать. По итогам смонтировать самые колоритные эпизоды.

Короче говоря, эксперимент был давно продуман, реквизит закуплен. Теперь Кире представился случай его осуществить, но что-то ее удерживало. Не пиетет к историческому зданию (кто сказал, что старое и вычурное – непременно ценное?), не затраченные Нельсоном усилия (уж кого вообще не жалко, получит по заслугам). Наверное, на подобный шаг банально надо решиться. Быть готовой ко всему, как Абрамович.

Кира отхлебывала заваренный Ежи пуэр, вдыхала приторный запах курящейся благовонной палочки и в сотый раз просматривала репортаж перформанса из неапольской галереи. Фотографии чудовищные. Длинноносый урод поливает Абрамович водой из стакана. Клик мышки – обмотанная цепью перформансистка лежит на столе, в кадр попали мерзко хохочущие рожи зрителей. Еще клик – голая девушка смирно стоит к камере вполоборота, в ее глазах застыли слезы, к коже шипами приколот цветок. Монстры.

– Тебе долить? – Ежи наклонилась с глиняным чайничком над Кириной чашкой.

Два месяца реабилитации не прошли даром: Ежи уже прилично управляла правой рукой, правда, распрямить ее до конца не могла, прижимала в полусгибе к телу.

– Неприятный снимок, – прокомментировала Ежи, глянув на экран ноутбука.

Кира ткнулась головой ей в теплый живот, потерлась щекой о домашнее вязаное платье. Мрачно изрекла:

– Человеческая жестокость не знает границ.

– Все-таки ты драматизируешь, – безмятежно улыбнулась Ежи. – Девяносто процентов, что это постановочное. По меньшей мере там были один-два провокатора, которые поднимали ставки. Разогревали публику по сценарию самой художницы. И с ее предварительного согласия.

– С чего ты решила? – Кира чуть не подавилась горячим. Обожженное небо сделалось противно бесчувственным и будто фетровым.

Ежи поместила чайничек рядом с Кирой на бамбуковую салфетку и забралась с ногами на широкий, заваленный подушками подоконник. На ее милые носочки, расшитые лисятами, налипли серебристо-голубые шерстинки. Вислоухая кошка Пятница с вечно удивленными глазами, походившими на яркие медяки, вспрыгнула на стол и занялась изучением вазочки с печеньем. Однако румяные орешки из песочного теста с тягучей, сладкой вареной сгущенкой вскоре ей наскучили, и кошка растеклась за ноутбуком пятном непостижимой меховой жидкости.

– Не верю, – просто ответила Ежи, перебирая пальцами свои кучеряшки. – Сдается мне, люди не так плохи, какими их порой выставляют. Перформанс Абрамович очень напоминает нашумевшие эксперименты примерно тех же лет. Ну, знаешь, Стэнфордский эксперимент про тюрьму или у Милгрэма был знаменитый опыт, где участники могли безнаказанно бить подопечных током… И выводы схожие: якобы при определенных обстоятельствах нормальные человеки вдруг превращаются в садистов. А недавно публикации появились, научные, которые ставят под сомнение эти исследования человеческой природы. В кавычках, – с нажимом добавила она. – Про тюремный эксперимент Зимбардо вовсе пишут, что он инсценированный. Я не утверждаю, что у Абрамович тоже от и до срежиссировано. Но на какой-то процент… Весьма вероятно.

– И зачем ей это было нужно? – с вызовом спросила Кира, нечаянно пихнув ноутбук.

Пятница, уловив некое напряжение, неодобрительно дернула хвостом и спрыгнула на пол. Ежи обхватила колени руками.

– Ну слушай, жестокость сильнее воздействует на умы, делает зрелище более эффектным, запоминающимся… – произнесла она медленно. – Прибавь жажду внимания, эпатаж. Даже наш проект с татуировками и таро получил огласку во многом из-за того, что для обывателей имел садомазохистский подтекст. Но что-то мне подсказывает: если ставить подобный эксперимент по науке, результат будет другим. Нельзя так обобщать. Люди гораздо сложнее. И… – она призадумалась, – здесь уже моя личная убежденность, добрее… Глеб тоже так считает, мы на днях посмотрели фильм и…

Ежи пустилась в сумбурный пересказ, но Кира, которая до этого с горем пополам себя сдерживала, больше не слушала. Сложнее, добрее, да что вы говорите. Вдвоем с Глебом. Сладкая парочка.

– А как же выставка?! – вспылила она. – Тебе руку сломали! Мало? Что еще поставишь на свою веру в людей?

Но Ежи, привыкшая к издержкам Кириного темперамента, лишь плечиком повела.

– Да что угодно. Вторую руку. Дашь мне орешек?

Кира молча протянула ей печенье. Хрен знает, вдруг Ежи права? Припрется народ в особняк, найдет в зале валики с красками – и давай ремонтировать. Нет, ой нет, желчно думала она. И я это докажу.

* * *