Парадокс Тесея

К себе она Нельсона по неизвестной причине не приглашала. Лиля многое ему рассказывала – о мечтах, о страхах, о детстве во Всеволожске, о поездках в Питер с родителями, об учебе, которая уже закончилась, и работе, которая еще не нашлась, – однако повседневность свою застилала туманом. Нельсон примерно представлял, что она обитает в Купчине на съемной квартире, но не более. Будь Лиля постарше да не так беспечна с их ночевками в мастерской, он предположил бы, что где-нибудь там, в мглистой недосказанности, обретается муж.

Нельсон намеревался прогуляться, после того как посадил Лилю на автобус, но почувствовал настойчивый позыв мочевого пузыря. Оглядевшись, заприметил пустынный проулочек, который с виду оканчивался подходящей для дела подворотней. Прошел вдоль изрисованной стены, свернул в закуток. Звонко натянулась, перекрывая гул недалекого проспекта, упругая дуга, затем ослабла.

Дом, а точнее, особняк, в торце которого он справил нужду, выглядел заброшенным: обветшалый, окутанный, словно дырявым зеленым саваном, защитной сеткой, все окна первого этажа без стекол – заколочены и забраны решетками. Впрочем, нет, в одном прутья погнуты и доски не прибиты, а лишь приставлены, и в образовавшуюся щель просвечивает кое-что любопытное.

Разобрав дощатый щит, Нельсон не с первой попытки подтянулся на руках и протиснулся в узкий лаз. Вывалился прямо на груду колкого мусора, перемешанного с тухлым тряпьем. Похрустывая останками пластиковых бутылок и битого кирпича, обошел небольшую комнату. Фонарик телефона (сумеречной сини улицы было недостаточно) выхватывал нанесенные на стены баллончиком размашистые граффити, ошметки растресканной краски, желтушные потеки, поросшие мшистой плесенью. Но кроме этого – лепные виньетки, следы позолоты, панно с античными сценками, узорчатые потолочные падуги и прочие свидетельства былой роскоши, которые не смогли, как ни старались, до конца уничтожить ни годы, ни протечки, ни маргиналы.

Нельсон вышел в коридор. Осмотрел череду таких комнаток – одинаково пышных и загаженных, исходящих шорохами, которые, казалось, усиливаются, стоит отвести фонарик. Нашел ободранную балясину, валявшуюся на полу, будто поверженная шахматная фигура белых; не понял, правда, откуда ее выломали. Понес с собой – не то чтобы побаивался, но с увесистой деревяшкой в руке исследовать неведомое стало чуть поспокойнее. Порадовался этому решению, наступив на изорванный, полезший поролоном матрас, – не иначе чье-то спальное место.

Напрашивался вывод, что в особняке в недавнем прошлом размещалось некое образовательное учреждение. Хромые и косые столики загромождали бывшие классы, в сорных кучах – полно цветной бумаги и канцелярских принадлежностей. На информационном стенде в прозрачных кармашках сохранились детские аппликации; умилительные днем, в потемках они вызывали нехороший насекомный озноб по загривку. Вскоре отыскался и гардероб с костистыми скелетами вешалок.

Из коридора Нельсон попал в колоссальный полуразрушенный актовый зал. Бледный свет телефона мгновенно оскудел, поглощенный чернильным сумраком. В необъятном пространстве слабо проступали густо напудренные штукатуркой красные театральные кресла с откидными сидушками; где-то вдалеке, за лоскутами провисшего занавеса, дышала пыльная сценическая тьма. Едва ли не треть потолка обвалилась до перекрытий, похоронив под обломками зрительские места в партере. В ограждении бельэтажа не доставало фигурного столбика – того самого, служившего теперь Нельсону неуместно изящной дубинкой.

Каждым следующим помещением особняк интриговал, заманивал очарованного сталкера все дальше, все глубже в затхлое закулисье. Прочесав первый этаж, Нельсон сунулся вверх по просевшим каменным ступеням, меж двух степенных коринфских колонн. Вышивка на линялом вымпеле, подвешенном над лестницей, подтвердила догадку – так и есть, в здании находился детский творческий центр. На втором этаже, вероятно после перепланировки, сидела администрация: кое-где из завалов торчали колесиками ножки офисных стульев, в кабинетах ютилась не ахти какая конторская мебель из прессованной древесины.

Тем поразительней и прекрасней после канцелярских клетушек было обнаружить сокровище – нежно-голубой зал, достойный того, чтобы устраивать в нем балы. Под причудливым, по-дворцовому изысканным потолком по периметру шли окошки второго света, напоминавшие ювелирную оправу для овального бриллианта или барочной жемчужины. Нельсон почти услышал, как на голом крюке пониже розетки прежде брякала, заходясь от кадрили, хрустальная люстра.