– Но этот особняк уже долго на попечении городской администрации…
– Похоже, они рассчитывали шустро найти арендатора. Заколотили кое-как двери и окна, фасад сеткой закрыли – и ладно, новый инвестор разберется. Но не вышло.
Лиля пошевелила мыском кроссовки зазубренные осколки пластмассы.
– Это датчик движения. Они все сбиты. Как видишь, не переустановили пока, иначе нас бы через десять минут выдворили. То, что они вообще висели, полагаю, заслуга градозащитников, не властей.
Объем Лилиных знаний о жестоком обращении со зданиями-памятниками (при довольно скромном опыте работы) впечатлял. Но они отвлеклись от главного. Отсутствие арендатора – аргумент в пользу того, чтобы поступать по своему усмотрению, о чем Нельсон не преминул напомнить. Лиля, увы, по-прежнему считала затею абсурдной. И вдобавок стала терять терпение.
– А как ты себе представляешь полноценные реставрационные работы? Настоящие, не краску масляную с витражей шкрябать, я имею в виду, – бросила, наливаясь плодовым румянцем.
Тут-то она его поймала. Смотрела по-особому, неумолимо и пристально. Нельсон поплыл, как неподготовленный студент на экзамене. Промямлил, дескать, архитектор рисует чертеж по обмерам, потом приходит с инструментом и кисточкой – где-то почистить, где-то подкрасить. Если объект большой, инструктирует бригаду мастеров.
Лиля в ответ скептически поджала губы. Пришлось признать свое невежество.
– Да, не хватает матчасти. Туповат, что поделать, – он улыбнулся, – компенсирую животным магнетизмом и атлетическим телосложением. Объяснишь?
После краткого ликбеза Нельсон уразумел природу ее опасений. Вообще-то Лиля права – о реставрации он судил со снисходительной самоуверенностью обывателя. Нужны деньги на материалы – это ясно. Мало того, нужна команда – специалисты разных профилей. Сначала конструкторы проверяют надежность постройки, устойчивость стен и перекрытий. Искусствоведы изучают источники (чертежи, фотографии, архивные документы) и пишут историческую справку: когда здание построено, как отделано и обставлено, не было ли более поздних наслоений – каких-нибудь художественных элементов, росписей или скульптуры. Химики-технологи берут образцы кладочных растворов, штукатурки и красочного слоя – это необходимо, чтобы воспроизвести оригинальный состав и технологию. Наконец, архитекторы сводят все воедино и готовят проект – что-то вроде подробного технического задания, которым руководствуются подрядчики.
– Это кропотливая научная работа, во многом детективная, – объясняла Лиля, кружа по залу. – Нельзя просто взять и из головы придумать, подновить из современных материалов. Всякий раз мы должны документально обосновать, что и как мы дополняем, в каком объеме, почему… Любое реставрационное вторжение нарушает ткань бытия.
Ну и формулировки. Будто Лиля цитировала натвердо заученный компендиум.
– Что это значит?
– Что часто мы не имеем права вольно довершать в памятнике то, что утрачено. Цель реставрации не в том, чтобы вернуть зданию или интерьеру первоначальный облик.
– Я не понял, – Нельсон решил, что ослышался. – Зачем тогда реставрировать?
– Памятник ценен как носитель информации. Как свидетель ключевых событий. Образчик культуры прошлого. Материалы, из которых он состоит, – отражение прогресса, инженерных достижений эпохи. Все это реставратор должен раскрыть. И эстетические качества тоже, конечно. И то и другое. И историю, и красоту.
– Предположим, специалисты собрали данные об объекте. По-твоему выходит, что все равно нельзя заново отстроить как было, с соблюдением старых технологий?
Лиля с удовольствием вошла в роль эксперта.
– Бездумно – нельзя. «Как было» – весьма условный момент. Какую дату ты возьмешь за точку отсчета? Период строительства? Тогда придется уничтожать более поздние культурные пласты, тоже ценные – скажем, декор. Представь, что в здании восемнадцатого века сто лет спустя установили скульптуры… Куда их, сносить, что ли? В прошлом, кстати, реставраторы так и поступали. Стремились привести памятник к стилистическому единству, но это устаревший подход, – на лбу у Лили обозначились трогательные морщинки-птички. – Короче, сильно упрощая, выбор оптимальной даты – целая история. Затык в другом. Когда мы пытаемся воссоздать подлинное, мы как бы фальсифицируем его. Подделываем. Это ведь не та штукатурка, не те кирпичи, пускай и очень похожие. Не памятник, а макет в натуральную величину. Наивысшая степень деструкции, как утверждали некоторые радикалы. Для каждого памятника мера обновления, допустимого и необходимого, определяется индивидуально.
От этих слов в памяти Нельсона пробудились миражи: древнегреческий зал в Эрмитаже, краснофигурные вазы, борода отца уподобляет его Громовержцу.
– Парадокс Тесея, – пробормотал он. – Если все составные части исходного объекта были заменены, остается ли объект тем же объектом?
– Да, но… Откуда это?