Парадокс Тесея

Да ну не может быть. Действительно, сорвал гипсовый кронштейн, поддерживавший полочку под зеркалом. Это же насколько хлипкое тут все, размышлял Нельсон, осматривая брешь.

– Это знак, – сказала Лиля. Отвернулась, пугалась взглянуть. – Не надо нам ничего трогать!

– Погоди, по-моему, здесь что-то есть.

Нельсон раскидал остатки штукатурки и просунул неповрежденную лапу в отверстие:

– Как тебе такое за знак?

Извлек продолговатый сверток, обмотанный побуревшими газетами.

– Извещения и постановления Советов и Учреждений… – зачитала Лиля из-за его плеча, – плохо видно, можно мне… Петроградской Трудовой Коммуны. Тысяча девятьсот восемнадцатый, с ума сойти.

Лист за листом она аккуратно снимала бумажную шелуху. Нельсон уже давно бы сорвал.

– Ценные наслоения, помнишь? – пояснила, уловив его нетерпение.

Незатейливая обертка защищала трещиноватый холст, накрученный на плотный газетный валик живописным слоем наружу. Быстрыми, легкими мазками художник изобразил небольшой оркестр, вихрившийся на подмостках. Нарочито примитивная и по-ярмарочному пестрая картина, несмотря на отсутствие реалистичных деталей, искаженную перспективу и потемневшие, загрязненные краски, сразу брала зрителя за грудки. Впечатление усиливал заставленный снедью стол в нижней части картины. Нельсон точно сам оказался среди хмельной ресторанной публики – созерцал карикатурные фигурки музыкантов поверх плетеной сдобы, зажаренных цыплячьих ножек, пахучих ананасов и слив, слишком сытый, чтобы пуститься в пляс.

– Авангардненько, – оценила Лиля. – Такая живопись всегда была выше моего понимания. То есть я мозгом разумею, что привнесли эти колумбы от искусства, но нутром не отзываюсь. Серовы-Коровины как-то родней.

– А представь, это самый настоящий русский авангард? Некоторые художники безумных денег стоят. Вот тебе и фонд на реставрацию!

– Размечтался… Удобный рояль в кустах. С чего ты взял, что это подлинная вещь? Может, это реквизит с какого-нибудь квеста? Проводили тут, мало ли.

Нельсон осклабился.

– Спорим?

– Спорим! – она задрала клювик, будто собиралась тюкнуть. – Как ты будешь это проверять, интересно?

– Прикачу тебе из кустов второй рояль. А за ним вынесу на круглом вращающемся стульчике друга семьи, искусствоведа и эксперта по русскому авангарду. Небезызвестного тебе преподавателя Савелия Петровича Диденко. Который и с архивной работой по особняку нам поможет, раз уж на то пошло.

Когда Лиля ввязывалась в спор (а случалось это нередко), она чрезвычайно напоминала Нельсону маму. Та же боевая серьезность, которой хватило бы поднять с колен средневековую Францию. Тот же шумный возмущенный выдох при перспективе поражения. Надо все-таки познакомить ее с родителями.

* * *

Кто-то поднимался по лестнице. Лиля тоже услышала надсадное кряхтенье и трясущимися руками свернула холст.

В дверном проеме, распространяя слезоточивый дурман немытого и нестираного, возник бомж – патлатый, со вздувшимся лицом утопленника и бордовым буем вместо носа. Одежда его, прежде состоявшая из вещей различных (в нательном отрепье опознавались свитер, жилетка, тренировочные штаны), за годы мытарств слилась расцветкой и формой во что-то плачевно однородное.

– Вы мне тут только не натопчите, – по-хозяйски просипел бездомный, показав слякотную пасть с испорченными зубами.

Нельсон инстинктивно отпрянул, ища глазами давешнюю балясину.

– Простите, пожалуйста, мы вам помешали? – спросила Лиля. – Вы здесь живете?

Какого хрена? Вопреки всем ожиданиям она приблизилась к убогому персонажу. Попыталась разговорить, но бомж, застенчиво представившийся Женечкой, на вопросы отвечал односложно (зато трезво, чего не предвещала вдрызг испитая физиономия). О себе сообщил немного. Он и впрямь воспринимал себя временным распорядителем особняка, своего рода сторожем и домовым. Попенял, расхрипевшись, на неряшливых визитеров – шатались намедни, натоптали.

Нельсон на всякий случай загородил собой место сорванного кронштейна: дырка в стене могла свести на нет миролюбие инфернального мажордома. Ему, однако, было не до того – с проспекта донеслась тяжелозвонкая конская рысь. Бродяга занервничал – водянистые глаза вылезли из орбит, подбородок задергался. Он успокоился, лишь когда автомобильное движение заглушило медный стук копыт.

Лиля возобновила расспросы – чего бы Женечка хотел, есть ли у него документы. Узнав, что тот по собственному желанию сторожит особняк, потому что любит труд и готов работать «хоть двадцать четыре часа, да хтош вонючего возьмет», посоветовала обратиться в благотворительное учреждение «Уголок» на Моховой.

– Там можно помыться, постричься. Койку дадут вам. И бесплатно помогут документы восстановить. Проконсультируют, как найти работу.

Бомж Женечка к рекомендации отнесся с недоверием – видно, привык ожидать от посторонних не участия, а проблем. Но Лиля как-то сумела его убедить.

– А на хозяйстве-то хтош останется, если я уйду?

– Мы, – откликнулся Нельсон. И рассказал, что они затеяли сделать с залом.