Парадокс Тесея

Женечка оттянул гуммозной пятерней нагрудный кармашек жилетки. Корка сохлого гноя на тыльной стороне его кисти навевала ассоциации с колонией подводных организмов, наросших на древнем волнорезе.

– Нате, так вам сподручнее будет. А окно заколотите. Мне нечем было.

Подавив непроизвольный спазм отвращения, Нельсон принял Женечкин дар – липкий ключ от входной двери, к которому прилагались устные наставления по дому.

Едва бродяга убрался, уложив кое-какое имущество в клетчатую сумку на визгливых колесиках, Нельсон шлепнул себя ладонью по макушке:

– Как?.. Почему? Ты два часа тому назад утверждала, что бомжи уничтожают памятники…

– Не бомжи, а арендаторы. Бездомные способствуют – это факт, но чаще всего по неосторожности или по пьяни. Неумышленно. Люди лишились дома и ищут ночлег. Я волонтерила в «Уголке» прошлым летом, так получилось. Раздавала суп, чай. Знаешь, что меня поразило больше всего? Я сваливала на личную ответственность бездомных, на их жизненный выбор. Но многие оказываются на улице по стечению обстоятельств, глупому и бесчеловечному. Из-за чужой подлости и своей мягкотелости. Это тоже факт. Подруга моя, которая попросила помочь на раздаче, увидела среди посетителей столовой своего бывшего педиатра. Мошенники развели на квартиру. Не веришь? И такое случается. А потом мыкаются, как вот Женечка, без понятия, куда им податься. Кому они нужны, без документов. В Питере, в отличие от других городов, известно куда и кому.

Выговорилась и поникла. Довольно болтовни на сегодня. Нельсон приобнял Лилю и повел к выходу.

Глава шестая

В прихожей на Жуковского пахло нафталином, кабачковыми оладьями и – чуть-чуть – кошачьими метками. Шикарный хвост Каспарова обвился шелком вокруг голени, мешая Лиле расстегнуть сапог. Она почесала подвижную спинку – шерстяные колтуны на ощупь напоминали войлок.

– Ну-ка отстань от нашей девочки, – шуганула кота Софья Дмитриевна. – Лиля, вот ваши тапочки, – удовлетворенно кивнула. – С размером угадала.

Велюровая обувка была новой – из правого тапка еще торчал жесткий ус от бирки. Лиля что-то благодарно пролепетала. Опять стушевалась до немоты от особенного к ней отношения – как и в прошлый раз, в день знакомства, когда мама Нельсона торжественно выдала ей персональную кружку, предварительно проверив сосуд с тщанием инспектора санэпиднадзора. Понятно, почему – искала керамические фаллосы, результаты непристойного сыновьего творчества.

Нельсон все никак не мог разуться: чертыхаясь, теребил окаменевший клубочек шнурка. Ленился нормально завязывать – засовывал узлы прямо в ботинки – и на тебе, пожалуйста. Не зная, куда себя деть, Лиля вежливо разглядывала меховую манжету дубленки, висевшей в коридоре, несмотря на неподходящий сезон. Небольшая вешалка была навьючена куртками и пальто, как терпеливый ослик. С хранением обуви обстояло не лучше: утконосые сапожки со стоптанными каблучками повалились на раздавленные штиблеты (наверняка на них порой наступали в сутолоке), к ним приткнулась пара заслуженных туфель-работяг – их чубарые стельки совсем отслоились.

Софья Дмитриевна обратилась к сыну:

– Точно чаю не попьете?

– Ага, мам, мы ненадолго. Савва здесь? – Лиле до сих пор резало слух то, как фамильярно Нельсон называл уважаемого преподавателя истории искусств.

Надушенный доцент уже выплыл из комнат, такой же бестелесный и чрезмерно изысканный, как и шлейф его одеколона. Аристократизма Савелия Петровича не умаляла даже мелкая промашка – застегнутый не на ту пуговицу воротник сорочки.

– Софья Дмитриевна, супруг вас просит подойти, – возвестил он. – И зачем я вам, друзья мои, понадобился? – будучи ниже Нельсона на полголовы, искусствовед тем не менее взирал на него сверху вниз из-под вальяжно опущенных век.

– Соня, я сейчас сам себя подстригу, и тебе не понравится, – долетел из кухни нетерпеливый голос.

– Нашел цирюльника, леший! – закатила глаза Софья Дмитриевна. – На юбилей собирается. Вы тут как-нибудь сами, хорошо? – и засеменила вглубь квартиры к мужу.

Нельсон затворил дверь, пропустив Лилю и Савелия Петровича в свою комнату – герметично зашторенную берлогу с низким лежбищем без покрывала, застеленным трогательным (из-за узора в душистый горошек) измятым бельем. Пока Лиля бережно доставала холст из тубуса, он доложил преподавателю о бальном зале и нечаянно вскрытом тайнике.

– Что-то вы такое рассказываете, как бы выразиться потактичней… – протянул искусствовед, раздвигая усталые портьеры, и запнулся при виде распростертого полотна, – невероятное.