Параллели

ЛИЛЯ. Я так боялась опоздать ко времени встречи, что пришла аж на полчаса раньше (смеётся). Занятно, потому что я везде опаздываю – то просплю, то носок потеряю… но не с тобой. Ты всегда приходишь заранее, поэтому я испугалась, что заставлю себя долго ждать.

ЛИЛЯ открывает термос, берёт несколько разных цветков и лепестков и засыпает внутрь.

ЛИЛЯ. Мы решили проверить одну штуку – кстати, мне приятно, что ты поддержала меня в этой идее. Вот, вроде бы, существуют чаи с гибискусом, каркаде и другие цветочные, а что, если… попробовать заварить чай на сирени, яблоневом цвете, черемухе? Так ли уж отвратно получится? Или вполне себе сносно?

ЛИЛЯ аккуратно кидает в термос один цветок за другим, затем закрывает и слегка взбалтывает.

ЛИЛЯ. Сейчас и попробуем. Для вкуса я насыпала немного зелёного чая. Чтобы не было так пресно. А ещё надела новое платье, которое мне недавно на день рождения подарили. В марте мы вместе обнаружили его в торговом центре, и ты тогда сказала, что мне бы оно очень пошло, потому что оно такое же воздушное и милое, как я… (Смущённо улыбается.) вот я и попросила его в качестве подарка на семнадцать лет. Мне нравится твой вкус, как ты подбираешь одежду. Вообще я и сама неплохо справляюсь, у меня есть чутьё к прекрасному, как и у любого художника, но ты… всегда выглядишь потрясающе. Надевая это платье, я как будто облачаюсь в частичку тебя, ношу на себе часть твоей души. Восхитительное чувство.

За скамьёй появляется НАСТЯ в лёгкой рубашке с коротким рукавом и красных шортах. В руках она держит пакет, на ней – также пятно точечного света.

ЛИЛЯ. На этот раз опоздала ты. Я даже в шутку тебя упрекнула, но ты ответила, что задержалась не просто так, и у тебя ко мне есть кое-какое важное дело. И протянула мне пакет.

Оба света гаснут, сменяясь на один большой, который освещает всю скамью. НАСТЯ и ЛИЛЯ сидят лицом к залу на разных её концах, между ними – термос и пакет, на коленях у каждой лежат руки ладонями вверх, на которых – булочки, такие же, как в сцене 1.

ЛИЛЯ. Ты испекла шоколадные булочки. Такие же, как в школе. Именно её я ела в тот день, когда мы впервые встретились. Откровенно говоря, я даже вообразить себе не могла, что ты тоже обращаешь внимание на подобные дурацкие мелочи. «Теперь мы не просто пьём чай в парке, а как будто выбрались на пикник», – так ты сказала.

НАСТЯ. Прости, что тогда не поделилась с тобой последней булочкой. Ты ведь очень расстроилась.

ЛИЛЯ. Пока мы ели, я извинилась перед тобой за то, что случилось больше полугода назад, но отчего-то до сих пор не давало мне покоя. Однако ты отмахнулась, заявила: «Ерунда, я давно уже забыла», и мне сделалось гораздо легче. Вроде бы, действительно форменная чушь, а у меня меж тем как камень с души упал.

НАСТЯ. Чай горький и невкусный, твоё какао гораздо лучше.

ЛИЛЯ. А тебе понравился… Ты каким-то шестым чувством отыскала в нём привкус цветочного мёда. А может, попросту не хотела меня расстраивать. В любом случае, этот чай был лишь предлогом для того, чтобы позвать тебя провести время вместе.

Свет ненадолго гаснет, а затем – приобретая синие оттенки – появляется уже в середине сцены, когда героини неподвижно стоят спина к спине, боком к залу. На плечах ЛИЛИ – синяя ткань.

ЛИЛЯ. Не могу перестать дубль за дублем прокручивать в голове тот вечер, когда ты целиком и полностью открылась мне. Я точно увидела тебя с новой стороны: далеко не с самой радужной и весёлой, но уже то, что ты рассказала мне об этом всём, даёт мне повод полагать, что я тебе далеко не безразлична. Что ты доверяешь мне. И все эти без малого полгода я собиралась с мыслями, чтобы довериться тебе в ответ. Упасть в твою пропасть, точно зная, что меня поймают. Мне ведь… безумно сложно доверять, рассказывать о себе. Я всегда предпочитаю слушать, мне проще поддержать, чем пытаться выдавить из себя откровения, которые всё равно никому не будут интересны. Но с тобой всё иначе. Ты не только выслушаешь меня, но и безусловно примешь, каких бы скелетов в шкафу я ни таила. Мне было очень тяжело, но я решилась.

НАСТЯ (ЛИЛЯ дублирует её эмоции во время всего монолога). Мир – это страшное, жестокое, беспощадное место. Моя детская душа так болит от несправедливости и лицемерия, которыми точно дышит окружающая действительность, что я сбегаю, закрываюсь от неё глубоко в недрах самой себя. Мир не слышит, не чувствует, более того – он намеренно не желает ни того, ни другого. Это даёт ощущение подставленного к горлу клинка: одно движение, пять минут – и ты мёртв. Люди зачастую так бегут от искренних чувств, от морали, что мне остаётся лишь бежать в противоположную сторону. Я с детства была одинока, была милой со всеми и в то же время никому на самом деле не могла доверять. Сложно верить не человеку, а его маске, говорить о своих переживаниях с осознанием того, что всё, что тебе дорого, будет осмеяно или пропущено мимо ушей.