Парашюты над Вислой

— Положся! — и сам мгновенно рухнул в подходящую промоину, успев за рукав потащить за собой барона; оказалось — вовремя, через долю секунды загрохотал немецкий пулемёт — но внезапно, как будто поперхнувшись, замолчал. Раздалось несколько разрозненных винтовочных выстрелов, короткая автоматная очередь — и голос Котёночкина с бывшей немецкой позиции прокричал:

— Готово!

Савушкин встал, кивнул своим — и они вместе, осторожно, с оружием наизготовку — двинулись к коллектору водосброса. Там их уже поджидали лейтенант со своими разведчиками. На брустверах свежевырытых окопов лежали убитые немцы, тут же на боку лежал станковый «браунинг» — бывший до тридцать девятого года на вооружении Войска Польского.

— Сколько их тут было?

Котёночкин пожал плечами.

— Семеро убитых и пулемёт, но было, думаю, больше, когда Олег прошил позицию с фланга — я видел, как трое или четверо удрали.

Подошедший Некрасов отрицательно покачал головой.

— Не удрали. За будкой лежат. Трое.

Савушкин, глянув на убитых, спросил:

— Кто это?

Некрасов протянул капитану шеврон, выдранный с корнем.

— Азербайджанский легион.

Савушкин плюнул.

— Падлы… — Затем скомандовал: — К машине! Попробуем на колесах эвакуироваться, всяко лучше, чем пешком тащиться…

Похоже, позиция азербайджанских легионеров была связана с миномётчиками проводной связью — иначе было трудно объяснить тот факт, что миномётчики прекратили огонь. Нет команд — нет огня, всё логично…

Старший из поляков спросил Савушкина:

— Pane Kapitanie, chcemy podnieść naszych zmarłych…[216]

— Добже, забирайте, але шибко…

Через десять минут, погрузив в машину мешки из амфибии и убитых поляков, поспешно завёрнутых в трофейные плащ-палатки — разведчики двинулись в обратный путь. Савушкин спросил водителя, помнит ли тот дорогу — на что тот ответил, что уж как-нибудь доедем…

Капитан откинулся на сиденье, и, продолжая всматриваться в ночь — в очередной раз прокручивал в голове последние слова Дануси. «Ukochany! Ukochany mój!»… Ну вот как быть с этим? По-хорошему — бросить всё и мчаться вслед этой девчонке, за Вислу. Дануся… Первая женщина, которая сказала ему «Любимый!»…

Внезапно грузовик остановился. Савушкин встревоженно спросил водителя:

— Цо се стало?

Водитель кивнул в ночь:

— Niemcy.

Савушкин спрыгнул на землю, постучал по фанерному кузову. Тут же его разведчики и Галимзянов со своим радистом посыпались наружу, а вслед за ними — трое поляков и герр барон. Лейтенант спросил вполголоса:

— Не проедем?

— Похоже, нет. Будем пробиваться…

— Наши далеко?

— Не знаю.

Галимзянов озабоченно произнёс:

— Хреново. Машину будем бросать?

Савушкин кивнул.

— Придётся. Пойдём лесом, напрямки. Ща с азимутами и ориентирами определюсь. Надо попробовать без стрельбы просочиться…

Но просочится без стрельбы не удалось. Через шестьсот метров идущие впереди Котёночкин с Некрасовым остановились, лейтенант ухнул филином. Савушкин понял, что впереди — немцы. Капитан Галимзянов настороженно спросил:

— Засада?

— Что-то вроде. До рассвета надо дойти до расположения повстанцев, иначе немцы на нас тут охоту устроят, как на зайцев…

— Ну так что ждать? Вперёд!

— Саня, не дури. Ты, Юра и рация — неприкосновенный запас. Я вас не могу подставить под огонь. Так что сделаем так — я дам вам поляка-проводника, и вы попытаетесь сквозануть через немцев. Ну а мы… А мы немного постреляем, с другой стороны.

Савушкин с Галимзяновым и лейтенатом вышли на окраину леса. Впереди лежало старое русло Вислы, за ним — большой парк. И в этом парке в неверном свете луны Савушкин рассмотрел несколько десятков фигур в немецких шлемах, лихорадочно копающих траншею. Рота, не меньше, со всем положенным «железом». Не по зубам…

— Товарищ капитан, левее гляньте… — прошептал Котёночкин.

Вот чёрт! Под купой берёз стояла самоходка, рядом с ней — грузовик, из которого экипаж перетаскивал внутрь своего «артштурма» снаряды.

— Володя, глянь в свой бинокль, что правее?

Котёночкин впился глазами в окуляры, и через минуту просевшим голосом произнёс:

— Батарея. Стопятки. Расчеты окапываются.

Савушкин про себя выругался. Попали, как кур в ощип! Понятно, что это не на них засада, немцы возводят отсечную позицию между Жолибожем и Маримонтом, а они просто попали под раздачу… Вот чёрт! Надо было возвращаться старой дорогой, несмотря на этих, чёрт бы их побрал, азербайджанских легионеров…

— Товарищ капитан, что будем делать? — спросил Котёночкин.

— Жертвовать малым во имя большего.

— В каком смысле?

— В прямом. Я и пару-тройку добровольцев затеем тут шум и гам, а капитан Галимзянов со своим радистом и остальные хлопцы переправятся через старое русло и лесом пройдут до Цитадели, прошмыгнут мимо немецких позиций и прорвутся к позициям повстанцев у Сокольницкого форта… Сейчас кликнем добровольцев.

Савушкин подошёл к своим разведчикам и полякам, и буднично произнёс:

— Нет большей любви, чем жизнь положить за други своя… Кто со мной — пострелять по немцам? Шансов остаться в живых почти нет.