Колонна, пришедшая со стороны Варшавы, подошла к контрольному посту и остановилась. Из кабины первого грузовика с картой наперевес вывалился поджарый обер-лейтенант в выгоревшей до рыжевато-пегого колера форме — и затрусил в сторону эсэсовцев. Ого, да это ж будущая наша дивизия! — обрадовался Савушкин, узрев на дверях головного грузовика уже знакомого ястреба с ромбом в когтях. Однополчане, итить их мать! «Герман Геринг»!
— Kollege, ich brauche deine Hilfe![113]
— громко окликнул обер-лейтенанта из грузовика Савушкин. Тот остановился, увидел на кителе капитана орла Люфтваффе, улыбнулся и спросил:— Wie kann ich Ihnen helfen, Kamerad?[114]
— An Ihre Division gesendet. Und die SS-Männer halten uns zurück![115]
Обер-лейтенант кивнул.
— Jetzt werden wir alles lösen![116]
— и с этими словами направился к бронетранспортёру, в котором сидел давешний гауптштурмфюрер.О чём они говорили — Савушкин не слышал, но реакция эсэсовца его изумила. Только что холодно высокомерный и наглый — он, посмотрев документы обер-лейтенанта, как-то мгновенно съёжился и усох, на его губах появилась угодливая улыбочка, он весь превратился в вопрос «Чего изволите?» Охренеть. Да кто он такой, этот обер-лейтенант?
Закончив разговор с гауптом и что-то исправив на своей карте, обер-лейтенант помахал Савушкину рукой и всё той же рысью побежал к своей колонне. А эсэсовец бодрым шагом направился к группе Савушкина.
От былого высокомерия и холодного небрежения и следа не осталось! Гауптштурмфюрер протянул Савушкину их документы, извинительно улыбнулся и сказал:
— Herr Hauptmann, Ich entschuldige mich. — Помолчав, спросил: — Kennen Sie den Neffen des Reichsmarschall schon lange?[117]
Так вот оно что! Этот поджарый долговязый обер-лейтенант — племянник Геринга? Ого! Савушкин, постаравшись, чтобы голос его звучал как можно более равнодушно, безразлично ответил:
— Wir gingen in die gleiche Schule.[118]
Эсэсовец молча кивнул, махнул рукой в сторону Варшавы и произнёс:
— Ich wage es nicht mehr zu halten! Gute Reise![119]
Савушкин не стал испытывать терпение этого эсэсовского гаупта, живо сел в машину и негромко приказал Котёночкину:
— Володя, жми!
Дважды лейтенанту повторять не пришлось — он тут же тронулся с места и на максимальной скорости помчал на юг.
Отъехав от контрольного пункта около километра, Савушкин облегченно вздохнул и, оборотясь к своим хлопцам, торжественно произнёс:
— А вы знаете, черти, кто нас только что от ареста спас? Племянник рейхсмаршала Германа Геринга!
— Да ну? — Изумился Костенко.
— Родной племяш? — Переспросил Некрасов.
— Так гауптштурмфюрер сказал. Дескать, я бы вас расстрелял, подозрительных чертей, но тут за вас такие люди вступаются — что езжайте-ка вы на все четыре стороны, от греха подальше. Честное слово! Похоже, племяш Геринга вообще выдал, что лично меня знает, во всяком случае, эсэсман именно эту версию озвучил. Я его не стал расстраивать, сказал, что да, в одной школе учились… — Савушкина немало взбодрили только что случившиеся события, его эйфория требовала выхода.
Впрочем, тут же его энтузиазм погасил лейтенант Котёночкин, спросив:
— А дальше куда?
Чёрт, действительно — а куда?
Савушкин, развернув карту, определился с расположением и, глянув вперёд, приказал лейтенанту:
— Сейчас прямо, до кольца. Там налево. Двести метров — направо, и выедем к этому костёлу. Вроде так…
Через двадцать минут они подъехали к костёлу святого Станислава Костки — во всяком случае, именно так было обозначено на их карте. Одна беда — двери костёла были заколочены крест-накрест досками, а груда камней у ворот ограды недвусмысленно намекала на то, что в этом здании давно уже не проходят службы…
Глава восьмая
Мда-а-а, ситуация…
Стоять тут, под воротами, долго им нельзя — хоть район и пригородный, но народец вокруг шастает, и рано или поздно, но кто-нибудь из местных доброжелателей известит комендатуру — дескать, тут ваши зольдаты засели под костёлом и очень напоминают дезертиров. Последствий особых, конечно, не будет — поначалу: документы у них в порядке, все печати и штемпеля — подлинные; но потом придется пилить на станцию Варшава-Охота, где унтер-офицеров определят в казарму, их с Котёночкиным — в офицерское общежитие, и максимум через пару часов герров Граббе, Шульца и Козицки разоблачат. Ну а следом и герров Вейдлинга и Вайсмюллера… Нет, ждать — не вариант…
— Некрасов, когда мы в Ожаруве, в комендатуре, грузили продовольствие — мне показалось или в одной из коробок что-то прям жизнеутверждающе звякнуло? — Обернувшись назад, спросил Савушкин.
Снайпер кивнул.
— Шесть бутылок шнапса, по семьсот пятьдесят грамм.
— Лезь в багажник, достань одну. — Некрасов молча развернулся, перегнулся через сиденье и зашурудил коробками в багажнике.
Котёночкин, деликатно откашлявшись, осведомился:
— Товарищ капитан, я понимаю, ловко ушли — но не рано?