— Значит так, хлопцы. Перед вылетом Баранов ознакомил меня с протоколом допроса одного гестаповца из этих мест. Тот клялся и божился, что поляки задумали поднять в Варшаве восстание — накануне нашего прихода. Типа, немцам будет не до Варшавы и поляков, и они успеют под сурдинку захватить свою столицу. Чтобы, значит, предъявить нам факт восстановления в Польше власти эмигрантского правительства. Разведка Первого Белорусского посчитала эту информацию важной и немедленно переслала этот протокол в Разведупр. А сейчас Строганов с Костенко убедились, что восстание — это не досужие россказни спятившего от страха фрица, а вполне себе возможная перспектива. С поправкой на польские реалии, понятно… Раз в соседний дом вносят оружие и прочий тому подобный инвентарь — то мы становимся нежелательными соседями этих инсургентов. Всем всё ясно?
Лейтенант Котёночкин, покачав головой, сказал:
— А так и не скажешь, что они тут восстание готовят… Тишь да гладь да Божья благодать.
Савушкин кивнул.
— Тем не менее. Поэтому задача наша усложняется — теперь нам надо ховаться и от немцев, и от поляков. Во избежание, как говориться… Костенко! — обратился он к старшине: — Сколько там поляков было и сколько ящиков и прочего груза?
Сержант пожал плечами.
— Та бис його знае, человек семь, и где-то десятка два всяких мест багажа. Одна поправочка, товарищ капитан — они ящики не вносили в дом, они их оттуда выносили…
— Как выносили? — удивился Савушкин.
— Ось так. И грузили в грузовичок типа полуторки.
Капитан пожал плечами.
— Этих поляков хрен поймёшь… Може, просто перебазируют склад?
Костенко кивнул.
— Може и так. Но всё одно — соседи у нас опасные.
— Из чего и будем исходить. — прибавил Савушкин. И приказал: — с этого момента из дома ни шагу! Благо, у нас всё с собой. Всё, ужин и спать! Дежурим по часу, я — первым.
Бойцы дружно взялись открывать банки с консервами и резать хлеб — Савушкин же, усевшись в мягкое хозяйское кресло, задумался.
Что заставило ксендза буквально вытолкать их из костёла? И нет ли связи между паном Хлебовским и таинственными инсургентами по соседству? А самое главное — когда планируется начать восстание? Какими силами? С какими целями?
Мда-а-а, вопросов пока больше, чем ответов…
Глава девятая
— Товарищ капитан, может, уже хватит? Целый день кружим по этим деревням… Вроде ж всё выяснили?
Савушкин устало бросил:
— Ещё в Гарволин заскочим, посмотрим, как там и что — и тогда уже назад. Время ещё есть…
Выехали они из Жолибожа на рассвете, мост Понятовского проехали без особых проблем — хоть специального пропуска у них и не было, но таковым успешно стало предписание группе присоединиться к полку снабжения дивизии «Герман Геринг». Как понял Савушкин из переговоров охранников моста с каким-то своим начальством, квартирьеры из этой танковой дивизии Люфтваффе на правый берег двадцать первого июля проехали, так что бумага из ожарувской комендатуры оказалась в кассу. Да и отметка контрольного пункта на съезде с моста в Рембертуве пригодится — им сейчас любая легализация не помешает…
Доехав до Сулеювека и узнав, что вокруг городка лихорадочно роет окопы сводный полицейский полк из Познани — они повернули на Минск-Мазовецкий. Там, поискав свою дивизию — и, естественно, её там не найдя, зато душевно пообщавшись с комбатом наспех сформированного батальона отпускников, направляющегося в Брест — они узнали много чего интересного. Рыжий гауптман, признав в Вейдлинге берлинца, посетовал на злую шутку судьбы — вместо десятидневного отдыха в столице ему всучили четыре сотни самого разношерстного сброда и приказали сколотить из них полноценный батальон. Савушкин комбату посочувствовал, угостил шнапсом из фляжки — и мимоходом выяснил боевую задачу корпусной группы Е, наскоро свёрстанной из подобного рода частей для прикрытия участка от Бреста до Белостока. Про себя ещё раз изумившись упорству, с которым немцы сшивали расползшийся фронт с помощью всяких дивизионных боевых групп, сводных полков и батальонов, и всякого рода эрзац-частей — на прощанье он подарил рыжему гауптману бутылку шнапса и пожелал удачи. Про себя добавив «в плену»…
Из Минска-Мазовецкого после обеда они подались на Седльце — но уже через пару километров их остановил патруль полевой жандармерии, трое еле стоящих на ногах унтер-офицеров в серых от дорожной пыли кожаных плащах при видавшем виды «цундаппе» с коляской. Вусмерть уставший ефрейтор с красными слезящимися глазами минут пять всматривался в документы Савушкина, а затем, махнув рукой, охрипшим голосом промолвил:
— Herr Hauptmann, ich empfehle Ihnen nicht weiter zu gehen. Heute Morgen haben wir südlich von Kaluschin Patrouillen der russischen Kavallerie gesehen.[126]
Ого! Савушкин непритворно изумился. Южнее Калушина? Между Минском-Мазовецким и Седльце? Не может быть!
— Sind sie sicher?[127]
Ефрейтор тяжко вздохнул.