Париж: анатомия великого города

Собрав под свое командование около 3000 бойцов, Марсель взялся за укрепление и продление городских крепостных стен. Став в 1357 году полновластным правителем Парижа, Этьен подумывал о распространении восстания против короля в провинциях, но обнаружил, что Париж окружен и блокирован королевской армией. Марсель был вынужден отступить под защиту почти достроенных стен Парижа, но и тут его настигла армия бежавшего год назад регента, вознамерившегося вернуть столицу в свои руки.

Буржуа переметнулись на сторону короля. Отчасти это случилось потому, что Марсель, обороняя город и поддерживая правопорядок, уж слишком полагался на наемников-англичан. Так и не достигнув критической отметки, волнения парижан сошли на нет. В ночь на 21 июля 1358 года на нынешней Английской улице, где тогда размещались вечно пьяные английские солдаты, тридцать четыре ненавистных чужака нашли смерть от рук вооруженной толпы. Сорок семь оставшихся в живых англичан горожане держали в заложниках до тех пор, пока городские власти не заключили в Лувр четыреста иностранных наемников ради их же блага. 27 июля Марсель совершил роковую ошибку: выпустил заключенных в Лувре солдат всего через несколько дней после того, как англичане по пути в Сен-Клу убили множество парижан.

Даже верный соратник Марселя городской казначей Жан Майяр предал его: обвиняя Этьена в измене и сотрудничестве с англичанами, он обратился за помощью к королю. Именно казначей и его люди разыскали и казнили Марселя, а изувеченный обнаженный труп был выставлен напоказ в церкви Сен-Катрин-дю-Валь-де-Экольер. Наконец регент вступил в город.

Восстание под предводительством Этьена Марселя стало предзнаменованием будущих мятежей и обнаружило все недостатки монархической системы управления Парижем и Францией. Но вызов, брошенный существующему порядку, вдохновлял зачинщиков последующих восстаний. Важен факт, что беспорядки, вспыхнувшие в феврале 1382 года в Париже из-за высоких налогов, порождены вполне «марселевским» нежеланием смиряться с несправедливым судебным произволом. Бунтовщиков тех лет прозвали майо-тенами: идя на бой с властями, они разбирали хранившиеся в Отель-де-Вилль боевые молоты, демонстрируя стремление «замолотить» сборщиков налогов до смерти. Живший тогда в столице флорентиец Буонакорсо Питти писал, что впереди восставших шли «popolo minuto»[54], парижские обыватели, молодые люди, студенты, ремесленники, слуги и безработные. Питти поражала их агрессивность и наглость: толпа нападала и даже убивала менял, богатых буржуа, полицейских и евреев. Воровство, насилие и убийство стали нормой жизни города, покинутого на время волнений представителями среднего класса, которые бежали в Авиньон под защиту папы.

Возмездие короля, приступившего в 1382 году к наведению в столице порядка, было, разумеется, жестоким. Монарх поставил кровавые казни на поток, и подобный бесчеловечный характер отношений сильных мира сего и бедноты Парижа стал нормой на столетия вперед. Восстание Марселя по сей день многие считают стремлением к свободе, моделью «правления народного гнева», воплощавшейся в Париже вплоть до Коммуны 1871 года множество раз. Благородная и статная фигура Марселя, памятник, взирающий на реку со стороны Отель-де-Вилль, демонстрирует одновременно справедливость вышеприведенной точки зрения и историческую безграмотность. Безграмотность заключается в том, что Марсель имел склонность использовать жакерии ради собственной выгоды, заботился прежде всего об укреплении собственных позиций в обществе, а вовсе не о тех, кто следовал за ним. Он не искал справедливого или лучшего мира, а пытался вернуть золотой век 1200-х годов, когда Париж процветал и рос, когда правила элита торговцев, независимых от монархии. Идеи Марселя были обречены с самого начала из-за болезней, войн и голода, проредивших его собственное сословие и в конечном счете повергших Париж в такое духовное и материальное опустошение, какого город никогда доселе не знал.

Величайшей трудностью стало то, что вследствие эпидемий и военных действий, кипевших вокруг столицы, Париж оказался начисто отрезан от торговых путей Европы. Ни генуэзские, ни европейские торговые суда не входили в порты Франции без крайней необходимости, а соседи-конкуренты — Германия, Фландрия и даже Англия — активно расширяли пропасть между Парижем и торговой Европой.