Сильнее всего парижан пугали частые уличные стычки между преступниками и солдатами, которые пропивали свое немалое жалованье в кабаках и тавернах. Завсегдатаи увеселительных заведений обычно становились на сторону своих обнищавших собратьев-ветеранов, вернувшихся с итальянских войн в Париж только для того, чтобы в 1536 году осознать, что правительство жалованья им платить не собирается. Тогда же в столице вспыхнуло несколько кровавых бунтов: парижане боялись выходить из дома после заката, а демобилизованные солдаты искали вокруг мостов и в узких темных аллеях, кого бы ограбить или просто зарезать штыком.
К 1536 году количество преступников в городе стало настолько огромным, что их нельзя было больше считать досадным недоразумением, они сделались реальной угрозой властям и городу. В 1518 году группа нищих напала на склады в Л’Аль и убила городского палача; в 1525 году пристань Сель на Сене была разрушена бунтующей толпой; в 1534 году банда преступников забралась в Лувр и украла королевский штандарт.
Власти колебались: считать ли преступность общественным несчастьем (в 1554 году муниципалитет учредил бюро помощи неимущим, которое занималось раздачей пропитания) или обычной порочностью (в то время отделить нищету от преступности было практически невозможно: подозрительных людей определяли в приют в Сен-Жермен — в «маленький дом», как прозвали его парижане).
Именно тогда в Париже родилась легенда (или легенды) о «Cours des Miracles», «дворах чудес». Это были тайные убежища нищих, жуликов и воров. Туда они возвращались по вечерам, там «чудесным образом» избавлялись от болезней: слепые прозревали, увечные отращивали ампутированные конечности, смертельно больные выздоравливали. «Излечившись», они под присмотром «короля воров» устраивали буйные вечеринки с шлюхами. «Король воров» при Франциске I получил прозвище «Ле Раго» (впоследствии именно это слово превратилось в «арго», так стали называть парижский сленг), а позднее «Большой кесарь». «Король» получал долю от ежедневной выручки (это действие назвалось «плевком в таз» — «cracher dans le bassin»), a оставшиеся деньги преступная братия по традиции тратила на выпивку и шлюх. «Король» носил колпак, был обернут в простыню, а в руке держал своеобразный скипетр. То был действительно мир, живущий по законам, вывернутым наизнанку.
По Парижу была разбросана примерно дюжина подобных учебных центров грабежа и проституции. По утверждению Анри Соваля, «дворы чудес» располагались в районе рю дю Бак, рю де Рейи, рю де ла Мортелльери, рынка Сент-Оноре, рю де Турнель, рю де Марсис, Фобур Сен-Марсель и холма Сент-Оноре. Самый опасный из притонов находился у нынешних площади Каир и улицы Дамь-етт. Этот «двор» существовал с XIII века и представлял собой зловонную площадь, попасть на которую можно было, лишь пройдя лабиринт маленьких извилистых улочек. Именно это место стало прообразом знаменитого «двора чудес» Виктора Гюго. Соваль, наслышанный о нем, посетил легендарный «двор» в сопровождении гида. Позднее писатель признался, что жизнь его в тот день висела на волоске.
Этот двор расположен на довольно крупной площади, от которой отходит смердящий переулок. Чтобы попасть сюда, требуется пройти грязными вонючими улочками, которые извиваются под немыслимыми углами, а затем спуститься по длинному крутому склону.
Добравшись до места, я увидел перед собой просевшие дома и грязь. Площадь между зданиями была не больше пятидесяти квадратных ярдов, но на ней сидело не менее пятидесяти женщин, которые следили за бесчисленными голыми или полуодетыми младенцами и малышами. Мне рассказали, что в домах вокруг площади друг над другом расселились никак не меньше пятисот семей. Раньше площадь была больше, но сейчас заросла хламом, скопившимся за годы разбоя, злодеяний и афер. Никто здесь не задумывается о будущем, все живут сегодняшним днем, съедают еду без мысли о дне завтрашнем; для них заработать — значит ограбить; и законами cour des miracles предписывается не оставлять ничего про запас. Каждый живет разнузданно, нет закона, нет веры. Тут не слыхали о крещении, браке или священнодействиях.
«Двор чудес» жил под властью собственных «монархов», говорил на своем языке, создал свой кодекс поведения и строгую вертикаль власти.