Париж: анатомия великого города

Утро 14 мая было не по сезону теплым, и по пути из Лувра в Арсенал ехавший на встречу с верным Сюлли Генрих поднял шторы кареты. Зажав в руке нож, Равальяк шел за королевской процессией от рю Сент-Оноре. Когда карета пробивалась по улице Ферроннери сквозь завесу зловония, которое источало расположенное неподалеку кладбище Невинно Убиенных, дорогу преградил воз с сеном. Монах прорвался сквозь стражу и распахнул дверцы кареты. Наклонившийся, чтобы что-то сказать графу д’Эпернону, Генрих получил три удара ножом в грудь.

Под самыми жестокими пытками Равальяк продолжал утверждать, что действовал в одиночку. Король умер спустя несколько часов в своей библиотеке. Страна впала в прострацию. Фанатики Лиги едва сдерживали восторг. В очередной раз история Парижа и Франции оказалась в руках фанатика-убийцы и его окружения. Страх гражданской войны вновь обуял город.

Мало кого успокоила жестокая казнь монаха: его обварили кипятком, разорвали на куски, а части его торса были изжарены и съедены озверевшей толпой, которая позднее сожгла другие части тела Равальяка до пепла.

Глава девятнадцатая Чудесная мешанина

«Странное дело! — записал в 1854 году в своем дневнике Пьер де Л’Эстуаль. — В городе Париже совершаются такие кражи и разбои, какие бывают лишь в темной лесной чаще». Негодование автора было вызвано бесконтрольным ежедневным насилием, творившимся в столице страны. «Убийства по заказу, вооруженные ограбления, дебоши и разные формы превышения власти популярны в этом сезоне, — писал он же уже в январе 1606 года. — Разные холуи творят беззаконие, в том числе и убийства… два наемника, что пытались убить барона д’Обетерри, были колесованы на Гревской площади, солдат, убивший владельца квартиры из-за десяти франков, был повешен, прибывшему на ярмарку торговцу перерезали горло, а тело сбросили в канаву в Сен-Жермене, и это не считая девятнадцати других нераскрытых убийств на улицах Парижа. Начался год плохо, но дальше будет только хуже».

Лишь за один день 4 мая 1596 года в приходе Сент-Юсташ от голода умерли семнадцать человек. Вскоре подобная статистика стала нормой жизни в городе, который на протяжении столетия накрывало волнами голода и болезней. Париж Генриха IV являлся монументальным и величественным, но был далеко не парадизом, особенно для бедных, старых и больных. Столица была населена смертельно опасными преступниками: «coupe-bourses» («резальщики кошелей») и «tireurs de laine» («хватальщики шерсти») при свете дня срезали с пояса кошельки или срывали дорогие плащи с плеч напуганных горожан.

Поговаривали, что все преступники так или иначе связаны с городской стражей. Самыми страшными были «barbets» («сеттеры» — они получили свое прозвище от вошедших тогда в моду длинношерстных псов). Эти вооруженные кинжалами юнцы могли запросто ворваться в чей-либо богатый дом и, приставив к горлу хозяина нож, отобрать деньги и ценности.

В ответ на беззаконие, творившееся в городе, духовенство стало организовывать шествия кающихся грешников: частенько зимой можно было видеть босоногих мужчин и женщин, шедших на покаяние к какой-либо церкви. 14 февраля 1589 года более тысячи полуодетых кающихся, ежась на холодном восточном ветру, отправились к приходу Сен-Никола-де-Шан. Обычно в эти дни в городе проводились маскарады и карнавальные шествия, что лишь подчеркивало «глубину духовности» добрых католиков, а для скептиков являлось свидетельством глупости паствы и лживости манипуляторов — фанатичных священников.

Эти шествия высмеивали не только протестанты, но и малочисленные парижские атеисты, у которых появилась возможность открыто сознаться в своих убеждениях после того, как в 1594 году король подписал Нантский эдикт о веротерпимости. Католики знали, что духовенство уже не столь полагается на защиту Всевышнего, как раньше; для последнего парижанина не было секретом, что священники ходят при оружии, частенько образовывают отряды милиции, возглавляют их и даже участвуют в тайных магических обрядах. Священники, монахи и монахини погрязли в мирской суете и прекрасно знали, как использовать свое влияние на паству. К ужасу таких благочестивых прихожан, как Л’Эстуаль, они одевались в модные наряды, подражая аристократам, полюбили венецианские кружева, очки, напудренные парики и изящные часы «montre-horloges», которые носили на цепочке. Полюбились духовенству и длинные бороды, модные со времен Франциска I. Эстуаль был шокирован откровенным падением нравов, когда, например, увидел на улице двух монахинь с косметикой на лице, с завитыми и напудренными волосами. Однако Л’Эстуаль был вынужден признать что, несмотря на очевидное моральное разложение духовенства и уровень уличной преступности — обилие грабежей, насилий и убийств, — все парижские церкви были полны паствы.

Боги во плоти

Генриха IV на троне сменила в качестве регентши его жена Мария Медичи. Она твердо обещала парижанам, что будет править до 1612 года, пока сын Генриха Людовик XIII не достигнет должного возраста.