Париж слезам не верит

— А что его брат, граф Семён, всё ещё в Англии? — насупившись, осведомился Бонапарт. Любое упоминание Туманного Альбиона портило ему настроение. — Я слышал, русские не любят долго оставаться вне родины. Он, стало быть, не русский?

Михаил побелел. Ему захотелось гласно заступиться за отца. Но субординация требовала от него молчания. Государь улыбнулся собеседнику своей мягкой загадочной улыбкой и покачал головой.

— Граф Семён Романович тоже в отставке. Здоровье не позволяет ему более служить Отечеству, — произнёс Александр Павлович. — Он нуждается в постоянной заботе своей дочери, Екатерины, поэтому живёт в её семье. Но его сын, граф Михаил, уже семь лет служит в России, добровольно воевал на Кавказе и имеет многие отличия.

С этими словами император указал Бонапарту на Воронцова. Молодой полковник вытянулся в струну. Наполеон живо пересёк читальню и застыл перед ним, как армия Кира перед Вавилонскими воротами.

— Этот, стало быть, русский, — констатировал он, снизу вверх заглядывая в лицо Михаила.

Воронцов окаменел. Он боялся дрожанием мускулов выдать своё напряжение. Ему неприятен был корсиканец. Нестерпимым казалось само существование этого человека. Выскочка! Чудовище, оседлавшее громадную волну революции и направившее её вне Франции, на другие народы. Михаил ожидал от нового союзника всяческих бедствий. Если бы можно было покончить с ним сейчас, одним ударом — пусть даже погубив себя, — каким несомненным благом стал бы такой поступок для миллионов людей…

Бонапарт отшатнулся от Воронцова. Его круглые совиные глаза несколько раз моргнули, точно подёрнулись изнутри матовой плёнкой. Потом он снова вытаращил их и, подняв руку в белой перчатке, ткнул Михаила указательным пальцем в грудь.

— Он меня ненавидит!

Не произнеся больше ни слова, повелитель французов повернулся на каблуках и, заложив руки за спину, размашистым шагом прошествовал прочь из читальни.

За ним гуськом потянулись остальные. Проходя мимо графа, император Александр Павлович укоризненно покачал головой, но тоже ничего не сказал. Через минуту комната опустела. Михаил стоял, прислонившись к стене, и чувствовал, что лоб у него в испарине.

Из шкафа с шумом вывалился Шурка. Он смотрел на друга, часто-часто мигая. На его лице был написан ужас, смешанный с восхищением.

— Ты его чуть не убил! — выдохнул Христофорыч. — Ей-богу! Ещё минута…

— Да с чего вы все вязли? — возмутился Воронцов.

— Такого холодного бешенства я никогда не видел!

Михаил махнул рукой. Его охватила свинцовая усталость, он сделал несколько шагов к стулу и сел.

Тильзитское мучение закончилось через одиннадцать дней. Мир не принёс радости, а возобновившиеся военные действия — облегчения. Бывшие «кавказцы» снова писали и снова пересекались впопыхах то на одной, то на другой дороге. Оба честно оттрубили своё: и Молдавию, и Финляндию, и Россию, и заграничный поход. Шли ровно, каждый в генерал-майорских чинах. Даже ранами могли посчитаться. Михаилу раздробило при Бородино бедро. Шурку контузило, так что он стал слегка картавить. Впрочем, это лишь усилило французский выговор. Сам Бенкендорф уверял, что контузило не его, а лошадь. Потом она взбесилась, и её пришлось пристрелить. У него всё было не как у людей!

После случившегося у Христофорыча стало закладывать левое ухо, и он жаловался, что иногда как будто глохнет.

Война закончилась с помпой. В Вене открылся конгресс, решавший судьбы Европы. Бенкендорф и Воронцов оба оказались в австрийской столице проездом. Михаил ехал в Польшу в корпус Ермолова. Шурка — в Петербург, ему было обещано место во главе гвардейского штаба. Дипломатическая возня их мало занимала. Они шли по дорожке парка. Христофорыч загребал ногами, взбивая красную опавшую листву. Просто беда — за столько лет не выучиться ходить строевым шагом! Болтали, смеялись, как вдруг сзади послышался топот.

Генералы обернулись. Их догонял запыхавшийся прапорщик в форме сапёрного батальона Семёновского полка. На вид ему было лет шестнадцать. Он тяжело дышал, а взмокшие волосы длинными прядями прилипли ко лбу.

— Александр Христофорович! — окликнул он. — Ваше высокопревосходительство! Вы меня не узнаете?

Оба генерала, как по команде, вытянулись и отдали честь, что со стороны выглядело довольно странно.

— Как я могу не узнать вас, ваше высочество? — На бесцветном, тронутом рябинами лице Бенкендорфа мелькнуло нечто, похожее на улыбку. Впрочем, он тут же напустил на себя непроницаемый вид.

— Ну вот. — Великий князь мял в руках шляпу. — Я так рад вас видеть! И Михаил, он тоже рад, не знаю, куда он запропастился.

Чтобы сгладить неловкость, Бенкендорф представил великому князю Николаю Павловичу своего друга — генерал-майора Воронцова. Его высочество принял рекомендации благосклонно, но всё его внимание сосредоточилось на Шурке. Граф интуитивно чувствовал, что между ними есть что-то, чему, быть может, не нужны свидетели.

— А я вот стал сапёром, — пробормотал царевич, — как всегда хотел…

— У вас ещё в детстве были способности к взрывному делу. — Христофорыч не сдержал улыбки.

Николай Павлович побледнел.