Париж слезам не верит

Во всё время вечерни молодая графиня Браницкая стояла сама не своя, думая о предстоящем разговоре, как о казни. Отчего он имеет над ней такую власть? Ведь это ей следует спрашивать и сердиться! Но Лиза трусила, как собака, приметив в руках хозяина веник, и готова была ластиться, вымаливая прощения.

Толком она не молилась. Лишь когда вступал хор, немного успокаивалась, роняла слёзы и беспрерывно повторяла: «Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!» Больше ничего не шло в голову.

Раевский держался спокойно. Переминаясь с ноги на ногу, иногда позёвывая, иногда покусывая нижнюю губу. Когда запели «Херувимскую песнь», он взялся ладонью за горло, тяжело сглотнул и поспешил выйти вон. От множества народу, чада свечей и аромата ладана в церкви царила духота. Лиза подумала: как странно, марево аж плывёт, как летом, а белым розанам из матушкиной оранжереи, которыми к празднику, по приказу графини, убрали храм, хоть бы что. Бутоны раскрылись и жадно хватали лепестками воздух, добавляя свой аромат в общее благоухание.

Домой ехали молча. Александра Васильевна, как и всегда после службы, была в приподнятом настроении, но молодых не задевала. Понимающе поглядывала на них из-под кустистой изогнутой брови, точно говоря: «Всё про вас знаю». На поверку же, как казалось Лизе, она не знала ничего. Полагала, что между племянником и дочерью дело слажено. Зря, что ли, её дура столько лет в девках?

Барышне было жаль мать, больно за себя и боязно Александра. Для чего он приехал? Ведь ясно же — надо свататься. А если нет, то к чему и ездить! Держит её, как кобылу за недоуздок, чтоб не убежала. Она и так не убежит. Куда? К кому?

Пока шли через сад, смотрели, как в заплывших льдом окнах дрожат огоньки и мечутся цветные пятна девичьих душегреек. Барская барыня Поладья Костянтиновна подгоняла горничных, сервировавших стол.

— Швитче, бисовы доньки, швитче! Сама госпожа графиня изволит на крыльцо подниматься! Dépêchez-vous![3] Пся крев!

Дворня говорила на смеси русского, украинского и польского, иногда вставляя слышанные от господ французские словечки. К празднику накрывали в гостиной. Просторная, с аркадой в глубине, двумя изразцовыми печами, она была по-домашнему уютной и торжественной одновременно. Её украшали родовые портреты, едва вмещавшиеся под невысокий тесовый потолок. Александра Васильевна — румяная, статная богиня с алмазным вензелем Екатерины II на Аннинской ленте. И Ксаверий Петрович, уже грузный, лысеющий, в рыцарских латах на фоне горящего вражеского города. Они занимали стены друг против друга, словно держали оборону, разделённые даже столом с яствами.

Народу собиралось немного. Баре и дворня. По торжественным дням слуги садились вместе с господами. Из родни — только Александр. Старшие дети редко навещали графиню и никогда на престольные праздники. Католики — они и Рождество, и Крещение, и Пасху справляли в другое время. При разъезде Ксаверий Петрович увёз с собой трёх сыновей и двух дочек, щедро «забыв» про Лизу. Девушке случалось до слёз больно глядеть на когда-то щедрый и шумный стол, за которым собиралось горластое, драчливое, весёлое семейство Браницких. У неё было пять братьев и сестёр, все они обожали возиться друг с другом, болтать, целоваться, поймать кого-нибудь из младших и дуть ему в уши и в пупок. Почему родителям понадобилось скомкать такую хорошую, радостную жизнь?

Когда после ужина начался домашний фейерверк во дворе, молодые господа выскользнули в библиотеку. Вокруг царила темнота, и только окна снаружи озарялись яркими вспышками. Лиза добралась на ощупь до старого кожаного дивана. Он предательски заскрипел, когда барышня коснулась его. Ей было боязно пошевелиться, чтобы не вызвать у Раевского нового приступа гнева. И всё же она твёрдо решила объясниться с ним.

— Саша, так больше нельзя, — начала молодая графиня. — Я в отчаянии. Мама часто болеет, просит внуков. Я не могу всё время ждать…

— У твоей матери есть внуки, — жёстко оборвал её кузен.

— Они поляки, — девушка вцепилась пальцами в край шали. — Мама их не признает. Не хочет помириться…

— Нам с тобой что за дело до её причуд?

Лиза собралась с духом.

— Однако ты не можешь отрицать, что и я не совсем счастлива.

— Вот как? — Александр болезненно передёрнул щекой. — Когда-то я объяснил тебе, что не смогу быть твоим мужем. Моё положение не изменилось.

— А моё изменилось! — Девушка топнула ножкой и хотела встать, но он обнял её за плечи и удержал возле себя. — Я помню, что ты говорил о моём состоянии. Я упросила мать уменьшить приданое. Теперь за мной только три тысячи душ. Тебя это всё ещё унижает?

— Только три, — саркастически рассмеялся он. — А у нас на всю семью одна и четыре девки на выданье. Мне достанется не более двух сотен. Я не могу венчаться с денежным мешком. Порядочный человек обязан сохранять самоуважение. К тому же я связан обязательствами…

— Ты обручён? — опешила Лиза. Она всё понимала на свой манер.