Париж слезам не верит

— А поедемте к мадам Кюденер, — вдруг предложил Шурка. — Я читал в газете: у неё сегодня сеанс. В четыре. Там собирается только изысканная публика. После того как государь слушал её предсказания, она весьма в моде. Быть в Париже и не посетить Сивиллу?

Лиза нахмурилась.

— Вряд ли это… правильно…

Но кузины Раевские повисли на ней.

— Ну, тётя, ну, пожалуйста! Поедем! Всего на часок? Что может быть плохого? Так интересно! Раз даже сам государь…

Мадемуазель Браницкая колебалась. Воронцов не знал, стоит ли посещать столь одиозную особу в обществе молодых девиц. В этот момент к ним наконец присоединился Мишель Орлов, на которого храбрость в разговорах с барышнями нападала только за компанию.

— Поедем, — страшным шёпотом потребовала от tante Катя Раевская. — Я тебя очень прошу.

Лиза сдалась. Но при этом такими глазами посмотрела на Шурку, что тот опешил:

— А что я такого предложил? Я же вас не в зверинец зову!

— На твоей совести, — отрезала мадемуазель Браницкая и, подхватив кузин под руки, направилась с ними к выходу.

Генералы поспешили следом. Спустились на первый этаж, миновали Малую галерею и апартаменты Анны Австрийской, где размещались коллекции антиков. Вышли на улицу. Браницкую ожидала собственная открытая карета, друзья взяли приличный экипаж. Проехав вдоль улицы Риволи, мимо корпусов, соединявших Лувр с Тюильрийским дворцом, они миновали недостроенную Триумфальную арку и свернули на площадь Каррузель. Здесь в прежние времена устраивались конные состязания — так называемые карусели. Теперь же обреталась новоявленная Сивилла — баронесса Юлия Крюденер.

В прошлом российская подданная, а ныне хозяйка модного мистического салона, она вещала о конце света, Армагеддоне, гибели тронов и восстании рабов по всему свету. Михаил был у неё. Один раз. И ему не понравилось. Впрочем, тогда он лишь сопровождал генерал-адъютанта Павла Киселёва, которому пророчица передавала письмо для императора. Тому тоже было не по себе, хотя новоявленная Пифия не сидела на треножнике и не впадала в транс. Всё же оба почувствовали себя лучше, когда вновь оказались на улице.

Между тем кареты уже подъехали к дому, возле которого теснилось немало изящных ландо, повозок и экипажей. Баронесса Крюденер пользовалась популярностью. Судя по разговорам кучеров, в основном у русской публики. Генералы помогли дамам спуститься на землю и вслед за другими посетителями вступили в просторный мраморный вестибюль. «А она неплохо устроилась», — подумал Михаил. В его прошлый визит здесь было ещё довольно голо. Теперь оттёртые от республиканской краски стены засияли дубовыми панелями. На лестнице лежал ковёр, перехваченный блестящими медными спицами. Пейзажи в золочёных рамах и светильники с хрустальными ножками создавали ощущение богатой светской гостиной. Окружающая роскошь почему-то раздражала графа. От Киселёва он знал, что государь посылает «сестре Юлии» деньги. «Лучше б на инвалидный дом подал!» Воронцов усилием воли сдержал досаду. Но осадок остался.

На втором этаже вместо церемонного дворецкого гостей встречали две девушки в длинных серых — монашеских? — хламидах с капюшонами, накинутыми на головы. Послушницы были босы. Их «власяницы», подпоясанные толстыми кручёными верёвками, символизировали смирение, тогда как длинные разрезы на бёдрах открывали любопытному глазу куда больше, чем следовало. Нимфы приветливо указывали посетителям путь вглубь анфилады комнат — полутёмных, с зашторенными окнами. Там горели свечи, выхватывая из мрака лишь узкую дорожку к круглому купольному залу, где, судя по доносившимся голосам, находилась сама хозяйка. За стенами играла музыка. Тихо и торжественно кто-то невидимый исполнял Баха, настраивая пришедших на мысли о вечном.

Притихшие и оробевшие барышни Раевские держали Лизу за руки. Только шустрая Катенька в полумгле завладела-таки ладонью Мишеля Орлова, и тот, лелея хрупкое счастье, совершенно сомлел. Вскоре все вместе вступили в купольный зал — некое подобие пантеона — и узрели наконец хозяйку. Это была упитанная дамочка сильно за пятьдесят, облачённая в чёрное одеяние наподобие католической монахини, с тяжеленным наперсным крестом. Её голову покрывал чепец с белым подбоем и свободным хвостом, спадавшим на спину. Ничего примечательного в лице «сестры Юлии» не было. Она благосклонно кивнула Михаилу, как старому знакомому, хотя видела его лишь однажды и то мельком. Это неприятно поразило Воронцова. Он предпочёл бы остаться незамеченным. Но у Сивиллы была, вероятно, отличная память на лица. Зато Лиза ей сразу не понравилась. Крюденер сдвинула тонко выщипанные брови и насупилась, издав горлом какой-то булькающий звук. Но не произнесла ни слова.