Париж – всегда отличная идея

Время перестало иметь для меня какое-либо значение. Меня водили от одного стула к другому. Огромное количество кремов, эликсиров и гелей то наносилось, то убиралось. Я провела больше времени, отвернувшись от зеркала или с закрытыми глазами, чем наблюдая за ходом своей трансформации. Когда Эстель наконец закончила укладывать мои волосы и наносить макияж, я ощутила себя змеей, которую заставили сбросить шкуру. Все во мне покалывало, и я чувствовала такие уголки моего лица и тела, которые никогда раньше не замечала. Я искренне надеялась, что, потратив сумму, которой хватило бы на первый взнос за новую машину, я не стану в итоге похожа на размалеванную проститутку. Это не то, к чему я стремилась.

Эстель отошла назад и осмотрела меня с разных сторон. Она протянула руки и взъерошила мои недавно подстриженные волосы, а затем кивнула.

– Oui, oui, ты всех покоришь, – объявила она и развернула мое кресло так, что я оказалась лицом к зеркалу. У меня отвисла челюсть.

– Я… Ох… Хорошо… Вау, – пробормотала я, не сразу узнав девушку, которую увидела в отражении.

Впервые за весь день Эстель улыбнулась. Это была легкая улыбка (уголки ее губ двинулись вверх примерно на миллиметр), но все же это была улыбка. Она задала мне вопрос довольным голосом:

– Ravissant, oui?[50]

Сногсшибательно. Я действительно выглядела сногсшибательно. Я расплылась в широкой улыбке и сказала:

– Merci beaucoup.

Вместо того чтобы нанести на меня тонну косметики, Эстель каким-то образом раскрыла и подчеркнула во мне ту красоту, которую нельзя было обнаружить с помощью моего обычного минималистичного макияжа. Она очень избирательно подходила к тому, где именно необходим макияж, а где можно без него обойтись. Эстель выгодно оттенила все самые красивые черты моего лица. Коричневая подводка у внешних уголков моих глаз была немного растянута и приподнята, и глаза казались не такими близко посаженными. Она использовала приглушенно-фиолетовые тени для век, чтобы усилить зеленый цвет моих глаз и смягчить коричневую подводку. Карандашом она выровняла мои губы, а затем покрыла их нежно-розовым цветом.

Мои волосы были подстрижены и слегка подкрашены. Я была очарована тем, как по-новому отливали золотом и медью отдельные пряди в моих светло-каштановых волосах. Самым шокирующим изменением была коротко подстриженная челка, которая теперь обрамляла мое лицо, заставляя выглядеть менее прилежной и более привлекательной девушкой, похожей на тех, что играют на укулеле и поют в парках. Мне это понравилось.

Полная благодарности и оптимизма, я купила всю косметику, которую Эстель использовала на мне, и когда банк не отклонил платеж, я решила, что это знак и Вселенная одобряет мое спонтанное решение и новый имидж.

Когда я снова поблагодарила Эстель за преображение, она удивила меня, поцеловав в обе щеки и сказав: «Не волнуйся, дорогая, теперь он точно будет твоим».

Я вышла из салона, удивляясь, как стилист узнала, что все это – ради мужчины? Потом я покачала головой. Ну да. Конечно, ради мужчины. Иначе зачем женщине тратить месячную квартплату в салоне красоты? Я посмеивалась над собой, пока тащила свои сумки обратно в квартиру. Я никогда не тратила так много денег для того, чтобы привлечь внимание мужчины. Если Жан-Клод не заметит моих усилий и не влюбится в меня по уши, то, по крайней мере, я смогу сказать, что сделала все возможное.

Наверное, я могла бы остаться наверху, заставив Жан-Клода томиться ожиданием, чтобы потом появиться с шиком, опоздав на положенные двадцать минут, но это была бы не я. Он сказал “sept heures”, или «в семь часов», и, как тогда, когда мы с Колином встречались в пабе, я хотела бы казаться расслабленной и беззаботной, но моя пунктуальность взяла надо мной верх.

Без двух минут семь я вышла из квартиры и направилась вниз. У меня были с собой клатч и накидка, которую я пока не надела. Вместо этого я позволила прохладному ночному воздуху скользить по моему обнаженному позвоночнику, словно холодными пальцами, заставляя меня дрожать самым восхитительным образом. Мои волосы и макияж были безупречны, и я обрадовалась, что нет ветра, который мог бы свести на нет усилия Эстель.

Платье подчеркивало изгибы моего тела благодаря разрезу сбоку, который заканчивался прямо на середине бедра. Я не взяла с собой много украшений, поэтому надела свои любимые серебряные серьги с морскими раковинами и подходящий к ним браслет. Я была совершенно уверена, что Эстель одобрила бы мой выбор. Хотя… скорее всего, нет, потому что она была не из тех, кто одобряет, но я верила, что ее не стошнило бы от отвращения, а это было уже хоть что-то.

Когда я вышла на улицу, то почувствовала, как вокруг меня пульсирует парижская ночь. Внутри меня, как мягко урчащий двигатель, что-то вибрировало от возбуждения, и у меня возникло ощущение, что это будет первая ночь моей совершенно новой жизни.

Кто-то присвистнул. Я повернулась на звук.