Виви разузнала систему треугольников, общаясь с другими женщинами. Желтый цвет указывал на еврейку; бывало, попадался красный треугольник, как бы перечеркнутый желтым, что указывало: двойная национальность. Зеленые треугольники носили осужденные преступники, которые часто назначались ответственными за рабочие группы: тюрьма в достаточной степени ожесточила их, чтобы превратить в безжалостных надзирателей или
Клэр была глубоко потрясена, увидев, что все ее товарищи по лагерю были помечены столь же грубым и постыдным образом, как и она сама. Но по прошествии нескольких месяцев она почти привыкла к этому и почти не замечала треугольников из цветной материи.
Виви удалось устроить их работать на текстильной фабрике: она потолковала об этом со старшей – у той, кстати, даже была отдельная квартира. Клэр слышала, как она спрашивает, можно ли им устроиться на работу в пошивочную, расположенную в приемном центре, через который они следовали, когда входили в лагерь.
– Эти места только для привилегированных, – ответила женщина. – Туда так просто не попадают. Каждой хотелось бы работать в тепле и уюте за швейной машинкой.
– Но мы опытные швеи, – возразила Виви. – Мы можем работать быстро и точно, и мы знаем, как починить такие машины, когда шпулька запутывается или игла заедает.
Женщина оглядела ее с ног до головы.
– Может, вы и вправду все это умеете, но в любом случае такая работа даром не дается. Но, раз уж ты и твоя подруга утверждаете, что вы у нас такие одаренные, я поговорю с
Заводской цех поначалу произвел на Клэр шокирующее впечатление, но постепенно она привыкла к шуму и постоянной загруженности. Зато Виви оказалась здесь как дома, и Клэр вспомнила ее рассказы о работе на прядильных фабриках в Лилле до войны.
Фабрика производила рубашки и брюки для заключенных в лагере, а также одежду для немецких военных. Клэр принялась шить серые армейские брюки. Виви делала носки для солдат, крайне умело обращаясь с техникой и гоняя ее на всю мощность целый день. Время от времени отрываясь от своего дела, Клэр замечала, как Виви разговаривала с другими работницами, особенно с фабричной мастерицей, распределявшей рабочие места: казалось, всех вокруг согревали ее дружелюбие и явная, но ненавязчивая подкованность в необходимых вопросах.
С наступлением лета условия в казармах становились все более и более невыносимыми. Вонь из блока, где был расположен гальюн, смешивалась с запахом болезни и разложения. Этот запах тяжело висел в гнетущей атмосфере барака. Переполненные койки кишели блохами и вшами, пировавшими на истощенных телах заключенных. После заражения их укусы превращались в гнойные язвы; каждое утро старшая по бараку выбирала себе в помощь пару женщин покрепче, чтобы перенести тех, у которых появилась лихорадка, в больничный блок. Для некоторых женщин было уже слишком поздно: их трупы безо всяких слов и церемоний вывозили заключенные, дальнейшая работа которых заключалась в том, чтобы оттащить ручную тележку в крематорий, где дымовая труба выбрасывала над лагерем слой серого дыма ежедневно с рассвета до заката.
Шум и жара текстильной фабрики были просто беспощадны. Однажды, когда бригадир повернулась к ней спиной, Клэр удалось пронести в барак прихваченные с рабочего места ножницы. В тот вечер она отрезала себе волосы. Когда бледные пряди начали падать на пол вокруг ее ног, она ощутила жгучую боль стыда. Она вспомнила, как натягивала перед зеркалом чулки телесного оттенка, как надевала платье полночно-синего цвета с серебряными бусинами и собиралась встретиться с Эрнстом в канун Нового года – как давно все это было. Ее потребность чувствовать себя любимой, наслаждаться роскошью и изобилием, которых она так жаждала, в итоге стали началом ее падения и привели сюда, в этот ад на земле. В ярости она взлохматила волосы, а по лицу ее текли злые слезы.
Затем откуда-то возникла Виви и забрала у нее ножницы.
– Тише, – произнесла она. – Я тут. Мы все еще вместе. – Она обняла дрожащие плечи Клэр и прошептала ей на ухо: – Не плачь. Ты ведь знаешь: плачет только тот, кто сдался. А мы никогда не сдадимся, ни ты, ни я.
Затем Виви протянула ножницы ей и сказала: