Парижский натюрморт

– Нет, конечно, не забыл, но продолжим наш путь завтра, а сегодня переночуем в гостинице, рядом, за рестораном.

Она снова стала сосредоточенно смотреть в окно, казалось, она меня не слышит, ее лицо опять стало грустным. Я продолжал смотреть на нее и любоваться, так она мне нравилась в тот вечер. Вновь объявился официант с маленькой коробочкой, где был счет, я расплатился, оставив мелочь на чай. Резкий порывистый ветер хлестнул нам в лицо дождем и запахом сырости, стихия не унималась, было холодно, она прижалась ко мне, и я почувствовал ее всем своим существом, мы быстро шли в сторону гостиницы. Высокая женщина в очках с толстыми стеклами долго рассматривала мои бумаги и потом спросила, на сколько дней будем брать номер.

– На одну ночь, два разных номера, – попросил я.

– Один номер, на одну ночь, – перебила меня Света. Я посмотрел с изумлением на нее.

– Так сколько номеров? – переспросила метрдотель, глядя на нас исподлобья.

– Один, конечно, – не растерявшись, подхватил я.

– То два, то один, никогда не поймешь вас, молодых, – с понимающей улыбкой произнесла она, пристально посмотрев на нас поверх очков.

Это был долгий поцелуй, очень долгий, от которого кружится голова и шар земной начинает крутиться вспять, от прикосновения ее упругих грудей у меня перехватывало дыхание. Шелковая сорочка, что оказалась под жакетом, сама соскользнула на пол, остальное поддавалось с трудом. Она прошептала: – Не надо, не спеши, – и стала сама раздеваться. Мы обнялись, и через мгновение гостиничная кровать прогнулась под тяжестью наших тел, а потом заскрипела на всю ночь, всю ночь напролет. Не помню, спали ли мы в эту ночь вообще, наверное нет, но то, как утром были счастливы до бесконечности, знали только мы и кровать. Неизвестно еще, сколько бы времени мы провалялись в кровати, если бы не горничная, которая пришла убирать.

Любовь она такая, злая, вспыхнет искрой, а потом разгорится пламенем с жаром и ей все равно, где, когда, почему. А когда придет время уходить, она не уйдет бесследно, сразу и навсегда, она еще долго будет тлеть в душе твоей угольками сизыми, то вспыхивая, то погаснув, от воспоминаний, которые находят на тебя.

Она прожила еще месяц у меня, а потом уехала, это было ее решение, и я не стал удерживать, говорят любишь – отпусти, в корне не согласен, но не стал задерживать, не просил, не убеждал. Осталась у меня от нее только разбитая чашка, которую Света забыла, а может, специально оставила, на память. Теперь она у меня на подоконнике стоит, иногда беру ее в руки и слышу ее голос, слова, смех, чувствую тепло рук, что держали ее, и много, много еще чего, что знаю только я.

Долгие дни одиночества породили во мне странную привычку, которую я не замечал раньше за собой – одиноко гулять по Парижу до часу ночи. В этом было что-то особенное, во-первых, ты забываешься от навязчивых мыслей и воспоминаний, которые тебе не дают покоя ни днем, ни ночью, начинаешь лучше ориентироваться в мегаполисе даже с ограниченным освещением; во-вторых, знакомишься с историей и архитектурой Парижа, который даже ночью освещен необыкновенно со вкусом; ну а в-третьих, мне просто приятно, и не потому, что не каждому дано в этом мире увидеть этот великий город, а просто почувствовать себя его частичкой, прикоснуться к вечному, оставаясь при этом самим собой. Не знаю, может, лет через двадцать-тридцать, когда я превращусь в брюзжащего парижанина с двойным подбородком, не оборачивающегося даже на аппетитные попки проходящих мимо девиц, может, тогда и пройду мимо Лувра, так просто, как спешащий прохожий, не замечая его, или возле дворца Пале-Рояль, который был построен для кардинала Ришелье и, обратите внимание, поначалу он так и назывался – Пале-Кардинал! Здесь все пропитано духом всемогущего политика. Здесь прятали Луи четырнадцатого («короля-солнце») в смутные времена. Позднее солнцеликий суверен в одном из флигелей дворца будет заниматься любовью с герцогиней де Лавальер, и там же она ему родит двух внебрачных сыновей. Il est pas belle la vie!!! Но сегодня это не тот случай.

Вот и сейчас я вышел из метро и через пару минут оказался где-то возле парка Тюильри.

Когда-то тут делали лучшую черепицу во всей Франции. Вынутую из земли глину прямо здесь, на месте, превращали в неплохое покрытие для крыш, в стране, где дожди не редкость. Так продолжалось довольно-таки долго, пока к власти не пришла рыжая королева Мария Медичи и не разогнала местных ремесленников, соорудив на этом месте гигантский по тем временам сад. Его аллеи расходятся на все четыре стороны: на востоке – Карузель, на западе – площадь Согласия, на север выходит бульвар Риволи, Сена – на юге. Будучи женщиной энергичной и умной, после смерти супруга она сосредоточила в своих руках огромную власть. Своевременная женитьба короля на Марии Медичи помогла расплатиться Франции с долгами, большую часть которых они и должны были ее семье, а потом как обычно – интриги, яд, Варфоломеевская ночь, падение, изгнание – все как у царствующих монархов тех времен.