И нет ни капли личного в том, что друг может размять другу плечи или втереть камфорную мазь во время болезни. И долго-долго уговаривать снять штаны, чтобы обработать рану на бедре от узкого длинного лезвия чужой опасной бритвы. А то, что Стив едва не хлопнулся в обморок, когда ладонь коснулась паха и пальцы невзначай пробежались по возбужденному члену — так это потеря крови, помноженная на адреналин…
— Ничего такого, Баки, правда…
— Я так и понял, Стив, я так и понял… Как будто у меня не бывает, — и пальцы покорно скользят ниже — на сбитую коленку, к лодыжке и щиколотке, словно Стиву должно от этого стать легче. — Слушай, если так пойдет дальше… В один прекрасный день ты нарвешься.
Стив нарывается уже.
Каждый чертов день своей жизни, спуская ноги с кровати так резко, словно за дверью его ждет невидимый враг.
То, что его могилы до сих пор нет на бруклинском кладбище — заслуга мамы, Баки и невероятно слепой фортуны. Однажды так сказал мистер Чейз — ветеринар, что за несколько центов, а то и бесплатно, вправлял вывихи и промывал желудки всем жителям окрестных дворов. Будь Стив лошадью — Чейз давно бы посоветовал пристрелить его из жалости. Да, так и сказал без обиняков, но мог ли Стив упрекнуть его за правду?
Баки цокает языком, ведет пальцами по его рассеченной брови, затем вздыхает и привычно тянется к металлическому ящичку, чтобы поставить его на огонь. Несколько грубых иголок и моток шелковых ниток — лучше бы Сара Роджерс не нашла их тайник никогда.
— Вечно чувствую себя доктором Франкенштейном, — ворчит Баки. — Шью свое собственное чудовище. Нет, в самом деле, Стив, какого черта? Из-за кота!
— Да не в коте же дело! Все знают, что у миссис Аддамс никого нет, кроме него. А Фрэнк O’Лири просто тупая скотина. Он сделал это ради забавы, понимаешь?
— И ты решил, что если он забьет камнями еще и тебя, то это как-то поможет…
— Полицейский патруль не стал с ним возиться, даже когда я сказал, что дам показания, так что… кто-то же должен…
— Пойдем-ка, — Баки тащит его из квартиры, несмотря на то, что Стива еще мутит от удара донышком бутылки по лбу и длинная полоса на бедре едва затянулась. Но Баки настойчив, и Стив не смеет возражать, покорно плетется за ним, все еще бурчащим, по улице, потом через пустырь до заброшенного склада и молча лезет внутрь сквозь дыру в стене.
— У проблемы всегда есть два решения, — кричит Баки откуда-то из темноты и после сует ему в руки теплый пушистый комок, требуя держать осторожно.
Дрожащее существо сворачивается клубком, находит кончик пальца Стива, прикусывает его и замирает с тихим всхлипом.
— Ты не переделаешь ублюдка Фрэнка, даже если сумеешь выбить из него остатки мозгов, — говорит Баки. — Надеюсь, когда-нибудь он нарвется на пулю, но пусть это будет не твой пистолет, ладно? К старухе Аддамс я не пойду, три года назад высадил ей окно мячом. Нужно раздобыть хоть немного молока.
Стив фыркает и чихает, но несет пищащий серо-полосатый комок до самых дверей на втором этаже.
У проблемы есть два решения, только когда ее решают вдвоем.
Он бросает джет с почти пустым топливным баком посреди зарослей кукурузы где-то в центре Иллинойса — не просить же Старка лишний раз о посадочной площадке. Если повезет, летательный аппарат уцелеет и дождется владельца. Если же нет и местный фермер не объезжает свои владения на лошади, а пялится в камеру, не выходя из дома, и вид сверху ему передает дрон… Сложновато будет не заметить эмблему «Старк Индастриз» на борту, в любом случае хозяин поля не останется внакладе.
Стив нащупывает в кармане тяжелый бумажник и направляется к трассе. До Нью-Йорка он добирается спустя двое суток с онемевшей от разговоров челюстью и ноющим позвоночником. Лучше бы он платил. Но суровые дальнобойщики предпочитают разговоры хрустящим купюрам, а Стив никогда не был хорошим рассказчиком. Ему нравятся мощные многоколесные фуры, тяжелая обувь, удобная рабочая одежда и грубые шуточки по рации. И ветер из приоткрытого окна, и даже спальное место размером с полку поезда позади сидений. Трассы с пустыми обочинами, придорожные мотели, еда за несколько баксов и горький кофе в бумажных стаканчиках.
Его комната в «Блюющем слоне» давно сдана, и портье не испытывает по этому поводу ни капли сожаления. Вещи Стива валяются в чулане среди горы таких же оставленных бывшими постояльцами пожитков.
— Раз в полгода мы выставляем их на аукцион, — говорит портье. — Тебе повезло, ноутбук еще цел. Зачем мне нужен пятый? Тем более такая рухлядь.
Стив пялится в открытое окошко почтовой программы и наконец-то решается отправить письмо. Он хочет услышать голос Баки, но прекрасно знает, что любой звонок может быть отслежен. Поэтому он пишет Т’Чалле — безукоризненно вежливо, с миллионом извинений, коротким рассказом о том, как преследование обернулось ничем, и просьбой передать его номер заинтересованным лицам. Не проходит и пяти минут, как старый тяжелый телефон разражается трелью, а из динамика слышится знакомое до каждой модуляции:
— Хэй, Стиви! Драться не разучился.
— Баки, господи… Ты как?