Есть у поэтессы Нины Саконской стихи о Гайдаре:
Из песни слова не выкинешь. И не надо: песня остается песней.
Только сумки Гайдара «на желтом ремне» у нас нет,
Она пропала.
Это была вместительная противогазная сумка, всегда набитая патронами для пистолета, запалами для гранат, мотками тонкого телефонного провода и другой необходимой на войне «галантереей».
Но главное богатство сумки, конечно, составляли записи. Аркадий Петрович вел дневник партизанского отряда. Многие десятки страниц занимали эпизоды обороны Киева и события, приключившиеся позднее, в группе Орлова. В иных он принимал участие сам. О других ему рассказывали.
Очерки, написанные и отосланные, когда еще было можно, в Москву, в «Комсомольскую правду», где их и напечатали, — это была ничтожно малая часть узнанного и увиденного Гайдаром. Остальное копилось, собиралось впрок.
Исключение составляли лишь два готовых очерка: «Во имя Родины» и «Варвары XX века», которые Аркадий Петрович хотел, но не смог переслать на Большую землю с полковником Орловым.
Гайдар не просто воевал. Гайдар войну еще изучал, сопоставляя ее с гражданской и стремясь уяснить, что же Красная Армия унаследовала от прошлого, а что родилось в ней только теперь. И об этом писал тоже.
Товарищам по оружию, которых он сам наблюдал в бою, Аркадий Петрович обещал: «Кончится война, и если останемся живы, напишу и про вас».
У него появилась даже особая поговорка. Услышав по радио печальную весть, узнав о подвиге, он неизменно произносил: «Что ж, и это запишем».
Аркадий Петрович не любил громких слов. Тетради, наброски, заметки, которые хранились в сумке, он небрежно именовал «литературной кухней». Но это была не «кухня», это была своего рода военно-полевая писательская лаборатория. Гайдар надеялся, если доведется, написать немало достойных книг. Одну он уже писал.
И потому с сумкой своей никогда не расставался. Лишь однажды Афанасия Федоровна Степанец уговорила его не таскать такую тяжесть, оставить у них.
Гайдар подумал, согласился, оставил.
А потом все-таки вернулся и забрал. Так ему было спокойней.
И вот сумка пропала...
Впервые об этом стало известно от Алексея Филипповича Башкирова, который после освобождения Леплявы был послан редакцией «Комсомольской правды» для расследования обстоятельств гибели писателя.
В его отчете говорилось, что сумку фашисты забрали вместе с орденом и документами.
Заново просматривая отчет Алексея Филипповича, я задал себе вопрос, который помогал мне уже не раз:
— А так ли это?..
Я в полной мере представлял себе, какой труд стоит за тремя страничками докладной. Ведь Башкиров был первым. Ему пришлось начинать на голом месте. И требовалось от него главное: установить, действительно ли убитый на насыпи партизан — Гайдар. И он установил: действительно...
О сумке же он знал достоверно одно: у Аркадия Петровича она была. После гибели исчезла.
Документы и орден забрали фашисты. Об этом свидетельствовали расстегнутые и вывернутые карманы, в которых не осталось ни обрывка бумаги, ни клочка конверта (что и сейчас подтверждает Игнат Сорокопуд).
Но никто пока не подтвердил, что немцы забрали и сумку. И потому рождается первое предположение: сумку немцы либо забрали, либо нет.
Это тем более важно, что Василий Иванович Скрыпник утверждает: когда пятеро партизан направлялись из Прохоровского леса в старый лагерь, сумки у Гайдара с собой не было.
Конечно, спустя четверть века Василий Иванович такой подробности может точно и не помнить: ведь никакой роли в этой операции сумка не играла.
С другой стороны, мы знаем, что бойцы отправлялись за продуктами. Им предстояло нести на себе немалый груз. В лагере они оставили даже винтовки.
Не исключено, что Аркадий Петрович оставил в лагере и сумку.
Если это было так, возможно, Горелов ее закопал в том же месте, где и весь архив отряда, о чем я расскажу в главе «Гибель командира».
...Прятал Горелов сумку с рукописями Гайдара или нет, нам пока неизвестно. Между тем Опанас Максимович Касич рассказывал, что в день гибели Гайдара, когда фашисты уже уехали, он пришел к могиле.
Под соснами, где останавливались партизаны, он увидел несколько вывалянных в грязи, затоптанных сапогами ломтиков сала, рассыпанный табак-самосад и брезентовую сумку из-под противогаза. Касич поднял ее, потряс. Из нее посыпались табачные крошки.