Всё это подвигло когда-то тебя стать журналистом. Твои экзерсисы, может, и доходили до ума читающих, но ты не видел мгновенной реакции на их лицах. Тебе всегда хотелось большего. Ты это сейчас учуял, как охотничья собака, когда она делает стойку, уловив своим мокрым носом запах. Так и я почувствовал настроение окружающих. Что мне позволят втереться, после совместно пережитого, в доверие. Что мне наконец-то распахнут свою душу. Что я смогу преодолеть полосу отчуждения между ими всеми и мной. И для этого я на время становлюсь Станиславским. Нет, Вахтанговым, а может, Товстоноговым или еще кем. Это я пока не решил. Как я раньше не вспомнил свое студенческое увлечение театром? Ну, конечно же, чтобы понять, что такое морская душа, мне придется стать режиссером.
И главное, всё это должно в одночасье понравиться другим, захватить их мысли хотя бы ненадолго. Чтобы я стал властелином хоть на миг, властелином их душ. Это главное для меня самого. Я уже чувствую, что почти незаметно для меня начинает меняться мое мировоззрение. Это еще где-то глубоко-глубоко, но я становлюсь другим, не таким снобом, каким был раньше, по отношению к другим людям…
Странная ситуация со мной, когда нахожусь в своей каюте: я люто ненавижу море, я ненавижу даже воду, которая капает из крана, я презираю даже чай в своем стакане. И притом прекрасно сознаю, что все мы состоим на семьдесят процентов из воды. Оставшиеся тридцать процентов бунтуют против этой пропорции. Тошнота преследует меня, не дает спать, в голове образовался какой-то внутренний волдырь, а может, холодец, который ежесекундно реагирует на океанскую качку. Но стоит выползти на верхнюю палубу — и куда-то исчезает неприязнь к этому величественному сооружению, которое прозывается Мировым океаном. Сначала Господь сделал воду, и это Его первое произведение потрясает не меньше, чем горы, реки и долины. На океанскую гладь, на океанскую волну можно смотреть бесконечно, и тут семьдесят процентов, из которых ты состоишь, начинают тебе петь о великой любви к H2O в любом его проявлении.