Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека

Четвертый помощник оказался почти свой, вернее, не пришлый. Он ходил в плавание на паруснике три навигации подряд, будучи старшим матросом, потом боцманом, учился на заочном в морском университете, защитился и вернулся на родной парусник уже в ранге четвертого помощника.

Получается, ничего такого, люди и люди. Кок, конечно, вызывает чувство брезгливости: какой-то белёсый, незагорелый, весь будто бы обсыпанный белой мукой. Почему-то он напоминал своим обликом мучного червя. Четвертый помощник Данильченко, крепыш со светлым, наивным взглядом, вообще не тянул на кого-то из органов или разбойника. Тут была загадка, которую не так просто разгадать.

Середина июня. Эффект Цукерторта

Смеркалось. Особо делать было нечего. Главное дело к ночи — предвкушение вечера и сам вечер, и это всё уже было завершено. А венец каждого вечера — ужин. Потом, после принятия пищи, все сытые и разомлевшие вываливаются на верхнюю палубу, кроме вахтенных конечно, чтобы совершить вечерний променад. Это уже некий ритуал. Это уже традиция. Тут тебя природа напоследок награждает всегда разным и почти всегда потрясающим по красоте закатом. И даже не будучи любителем прекрасного, ты все равно на несколько минут становишься пленником феномена, как мастерски и разнообразно Всевышний использует палитру красок, чтобы усладить твой взор погружением солнца в воды океана.

Я тоже прогуливался по верхней палубе, подставляя лицо хоть и не очень прохладному, но все же чуть освежающему ветерку. Тут на мою беду с шахматной доской под мышкой мне встретился начпрод Кругляк. Кругляк — это фамилия данного гражданина. Дяденька лет под пятьдесят, одетый в рванину, рыжеватый, лупоглазый, с наколкой разъяренного тигра на левом предплечье, больше похож на бомжа, чем на начпрода. Сказать по правде, я был не очень высокого мнения о его умственных способностях, а заподозрить его в изощренности ума — это и вовсе из области фантастики. Мне казалось, что теорию Ломброзо никто не отменял. Как же я ошибался!

Чтобы позабавиться и скоротать вечер, я предложил ему сыграть в шахматы. Надо заметить, в редакции я был чемпионом этой древней игры. Расставляя фигуры, я скептически улыбался, так как он перепутал, где должны стоять кони и слоны. Первую партию я продул, вторую тоже. Меня это сильно разозлило. Особенно то, как он комментировал каждый свой и мой ход нарочито грустным голосом хирурга-операциониста, не сумевшего спасти пациента во время операции:

— После того как сюда была поставлена пешка, Алехин принципиально проиграл всю позицию. А эта конфигурация мне напоминает раннего Цукерторта. Тут вас, молодой человек, через два хода несомненно ожидает эффект Цукерторта. — Он невозмутимо смотрел на меня и чесал себе то спину, то лодыжку, то за ухом.

Про Алехина, чемпиона мира по шахматам, я слышал, а вот кто такой Цукерторт, не знал.