За Утреней следуют пасхальные Часы, а завершается богослужение Пасхальной ночи в византийской традиции, как и в римской, таинством Евхаристии – совершением Божественной Литургии. В крупных приходах эти службы повторяются еще и в утреннее время для тех, у кого нет возможности пойти в храм ночью.
Царские врата уже не закрываются, как на обычных богослужениях, но остаются открытыми, символизируя отверстый гроб. Они не будут закрываться на протяжении первых семи дней Пасхи, именуемых
Всё в богослужениях Пасхи – и убранство храма, и свет, и цвет, и движение, и музыка, и, конечно, слово – вселяет ни с чем не сравнимое ощущение радости о Воскресении Христа, ставшем залогом нашего общего воскресения в конце времен, когда, по слову апостола, «последний враг истребится – смерть» (1 Кор 15, 26). И поэтическая речь гимнографических текстов помогает ближе подойти к тайне Пасхе, которую невозможно постичь усилиями разума. Зачастую литургическая поэзия прибегает к парадоксам, как в одном из тропарей пасхальных Часов, традиционно приписываемом также св. Иоанну Дамаскину:
Страдания и смерть Христа немыслимы без Его воскресения. Воскресение Христово неотделимо от Креста, от Его страданий, смерти, погребения и сошествия во ад. Об этом постоянно напоминают пасхальные службы, чему мы уже видели свидетельства в богослужении римской традиции. Напомню разительный парадокс, появляющийся в тексте пасхальной секвенции:
Да, в Пасху мы продолжаем поклоняться Кресту, ибо он стал источником радости всему миру, как поется о том в одном из важнейших пасхальных песнопений византийской традиции:
Экскурс. «Все насладитесь пира веры»[28]
Когда храмов в России было совсем мало, думаю, что самым «трудоемким» днем для православных священников была Святая суббота. В течение всего дня, в промежутке между субботней Божественной Литургией и ночным пасхальным богослужением, к храмам шел нескончаемый поток народа для освящения пасхальной пищи: куличей, творожных пасох и крашеных яиц. В последние годы этот поток не уменьшился, а попросту рассредоточился по множеству открывшихся вновь церквей.
Ни тогда, ни сейчас данные о количестве людей, приходящих святить куличи, не следовало бы использовать как показатель числа практикующих верующих. Для значительной части идущих в Святую субботу с сумками и узелками к храму связь с Церковью этим и ограничивается: они уже не пойдут ночью к пасхальной заутрене; тем более, не посещают они богослужения в другие дни, а о церковном вероучении имеют весьма смутное представление.
«Чистой воды язычество!» – скажет кто-нибудь из тех, кому с Божией помощью посчастливилось обрести сознательную, осмысленную христианскую веру. И будет по-своему прав: тем более, не секрет, что сами кулинарные изделия, составляющие основу пасхальной трапезы, заимствованы из дохристианских весенних празднеств. «А Церковь не должна потакать невежеству», – угрюмо добавит другой религиозный интеллектуал. И оба решат, что они выше всего этого «бытового традиционализма».
Не буду останавливаться на этой полемике. Сегодня мне хотелось бы предложить читателю некоторые размышления о значении трапезы для христиан, притом трапезы именно вокруг Пасхи и в контексте Пасхи.