Пасха Страстей и Воскресения в христианском богослужении Востока и Запада

Празднику Пасхи в Православной Церкви, как и в большинстве других христианских традиций, сопутствуют две трапезы. Об одной – разговении после поста – уже было сказано. Но не она главная. Куда важнее другая, Евхаристическая трапеза. И хотя Евхаристия совершается в течение всего года, в преддверии Пасхи и в сам праздник она имеет особое значение, ибо Господь установил это Таинство в ночь накануне Своих спасительных страданий и крестной смерти, за которой последовало Его славное воскресение. Не случайно даже после ослабления евхаристического энтузиазма христиан и утверждения практики редкого причащения (в наши дни, слава Богу, успешно преодолеваемой почти во всем христианском мире) сохранялся обычай причащаться хотя бы раз в год на Пасху или незадолго до нее. И не случайно, что в России именно Великий четверг – как день установления Христом Евхаристии – для многих стал таким единственным днем приобщения Святых Таин. (Тем более странными – с учетом длительности и напряженности богослужений этого дня, столь важных для духовного приобщения тайнам нашего искупления, – представляются разговоры о том, что якобы по традиции пасхальную пищу следует готовить именно в Великий четверг.)

Однако у современных христиан Евхаристия в наименьшей мере ассоциируется с приемом пищи. Несмотря на то что такие ее названия, как «Трапеза Господня», «Вечеря Господня», говорят сами за себя, к настоящему времени их первичное смысловое наполнение отчасти забыто. В новое время переводу этих понятий в умах сознательных верующих на более метафорический уровень, возможно, способствовало сопротивление позитивистской критике христианства: что же это за варварство, унаследованное из самых примитивных верований, – есть своего Бога, да еще и пить Его кровь?

Тем не менее такой видный православный богослов, как протопресвитер Александр Шмеман (1921–1983), начинает одну из своих книг, посвященную таинствам[29], словами материалиста Людвига Фейербаха: «Человек есть то, что он ест». А внимательный взгляд на отношение людей разных стран и эпох к пище и ее приему позволяет увидеть, что не всё материальное низменно.

Прием пищи в мистическом измерении

Хорошо известно, что в ранней Церкви Евхаристическое богослужение непосредственно соединялось с братскими трапезами – вечерями любви (агапами). Со временем агапы отодвинулись на время непосредственно после Божественной Литургии. В Средние века они вовсе исчезли из обихода христиан; сохранились лишь некоторые их рудименты, не осмысляемые адекватно (просфоры, антидор, теплота, пасхальный артос и т. п.). Однако первоначально собственно трапеза как прием пищи была неотделима от Евхаристической трапезы. Самое раннее свидетельство об этом мы обнаруживаем у святого апостола Павла (1 Кор 11, 17–34), когда в контексте своих замечаний по поводу недостойного поведения христиан на таких вечерях он повествует об установлении Христом Евхаристии.

Рассуждая об этом Таинстве, современный католический духовный мыслитель священник-иезуит Уильям Джонстон (1925–2010) в своей книге «Христианская мистика сегодня» пишет: