Пассажирка

– Все будет хорошо, – прошептала она. Они что-нибудь найдут, как только пройдут через следующий проход.

– Должен сказать, – пробормотал он, откидываясь, – что питаю весьма недобрые чувства к этой твоей маменьке.

Этта в ту минуту тоже была от матери не в восторге, даже страшась за нее. Перед глазами все вставала та фотография: мама связанная, какие-то люди держат ее.

– Что ж, – слабо пролепетала Этта, – мама всегда говорила мне, что трудности закаляют характер.

– Этого нас ждет хоть отбавляй, – сухо заметил он.

На платформе было так тесно, что они сидели плечо к плечу, бедро к бедру, нога к ноге. Этта радовалась, что он рядом и на него можно положиться, когда нервы в любой момент могли низвергнуть ее в приступ паники. Девушка скрестила ноги, позволяя холодному бетону прижаться к голой коже. Никакие дыхательные трюки Оскара не помогали, когда наверху бушевал ад. Женщина справа от нее тихо молилась.

Сколько часов они просидят здесь, надеясь? Сейчас двадцать второе сентября. У них оставалось всего восемь дней, чтобы найти и вернуть астролябию, а они по-прежнему не имели понятия, как расшифровать остальные подсказки.

Дыхание сбилось, девушку начала охватывать паника. Почему Николас так спокоен… словно он уже проходил через это?

Может, и проходил, в некотором смысле. Бомбежка не сильно отличалась от гула корабельной канонады. Она хотела спросить его, но не могла говорить, боясь, что признание чего-либо откроет ее внутренние шлюзы. Все держатся. И она тоже выдержит.

Хотела бы я поиграть.

Этте хотелось отвлечься, сосредоточиться на игре. Если она не могла ощутить вес инструмента в руках, то уж вообразить ее никто не запретит; девушка закрыла глаза и призвала музыку. Фантомное ощущение струн под пальцами заполнило ее, впервые со времени гибели Элис, знакомым восторгом – не отвращением и унижением, которое она чувствовала, вспоминая свое «выступление», и не бросающими в дрожь гневом и печалью при мыслях о том, что случилось с телом Элис – успеют ли они с мамой на похороны.

За неимением ничего лучшего, девушка взяла левую руку в правую и закрыла глаза. Притворилась, всего на несколько секунд, что ее запястье – гриф, а вены – струны. Вообразила, что смычок скользит по коже, сосредоточившись на его движении.

Бах. Бах требовал сосредоточения. Бах унесет ее отсюда.

– Что ты делаешь? – спросил Николас.

– Играю, – ответила она, не заботясь о том, как нелепо, должно быть, выглядела и звучала. – Пытаюсь отвлечься.

Мужчина, растянувшийся перед ними на животе, поднял взгляд от книги и с интересом на них посмотрел.

По странному совпадению в этот самый момент высокая чистая нота разбила воцарившуюся на станции тишину. В центр платформы пробился старик со скрипкой и заиграл медленную мягкую мелодию. Этта ее узнала – не классика, но что-то со старого патефона Оскара.

Звук зацвел вокруг них, словно распускающиеся – лепесток за лепестком – цветы, пронесшись по стенам из белых плиток с узором из черных крестиков. Проходивший мимо полицейский снял перед мужчиной шляпу. Этта сидела, пытаясь разглядеть его поверх голов расположившихся между ними людей.

Однако рассмотреть молодую пару, танцующую на нескольких футах свободного пространства, не составляло труда. Мужчина обнимал женщину за талию, сжимая ее руку в своей. Женщина рассмеялась, нервно оглядываясь, но потом, повинуясь медленным плавным движениям своего спутника, положила голову ему на плечо.

Николас смотрел на них, завороженный. Этта была уверена, что он сейчас скажет, как неприлично танцевать так близко друг к другу.

– Это прекрасно, – проговорила Этта.

Он повернулся к ней:

– Хочешь, я принесу тебе эту скрипку? Я охотно схвачусь с любой разъяренной толпой, если это заставит тебя улыбнуться.

Ее сердце чуть не разорвало от этих слов.

Будь храброй.

– Я стала бы играть только ради тебя.

Он медленно повернулся, словно для того, чтобы подготовить выражение лица или ответ, требовалось время. Она боялась ошибиться, боялась, что он ее отвергнет или неправильно поймет. Если она обманулась и он не хотел между ними ничего большего, она отступит. Но сейчас… сейчас она просто хотела быть храброй. Ее рука легла на его, и, несмотря на всю его неприступность, щит, который он вскинул, чтобы защитить тайну своего разума, она почувствовала, как его пальцы скользнули по ее.

Свет снова мигнул, привлекая Эттино внимание, и ее сердце подскочило в груди. Удар был громким, словно прямо над ними кто-то хлопнул в ладоши. Заплакал мальчик, за ним подхватили остальные дети. Танцоры остановились, но пожилой джентльмен не перестал играть, пока свет не погас окончательно, оставив их в кромешной тьме.

Этта не могла унять дрожь, даже закусив губу до крови. Темнота, сгустившаяся вокруг них, казалось, трепетала и тряслась, и как бы она ни сдерживала страх, он вырвался на свободу.

Я не хочу здесь умереть.

Я не хочу исчезнуть.

Я должна вернуться домой.

Мама.

Мама умрет, и это моя вина.