Этта пошла быстрее, почти перейдя на бег, но его размашистые шаги с легкостью поспевали за нею. Охватив взглядом улицу, она попыталась определить источник беспокойства, струящегося вниз по затылку.
– Как вы думаете, человек, схвативший меня, собирался сказать, что он не
– Если мисс… Элис… права и он не из Айронвудов, значит, из Тернов, – медленно проговорил Николас. – Что не менее опасно, учитывая, что они так же жаждут астролябию.
Роуз. Мужчина назвал ее Роуз.
– Он произнес имя моей матери, – сказала Этта. – Явно видел ее раньше, если принял меня за нее.
Николас коротко кивнул:
– Элис предположила, что в свое время ваша мать связалась с Тернами.
Этта нахмурилась. Что-то во всем этом ее задевало, скребло, словно наждачка, вопреки попыткам разгадать загадку. Мама
Роуз могла быть равнодушной, сдержанной, но до сих пор Этта не имела понятия, что ее мать может быть такой
Им предстоит
Солнце садилось, и настроение города менялось на что-то, что заставило ее живот сжаться. За окнами опустились тяжелые шторы, в витринах появились картонки. Фонари не горели.
Людские толпы начали рассасываться, распадаясь на группки, держащие курс на переулки, запрыгивая в проходящие мимо автобусы и такси. Словно город в последний раз втянул воздух и затаил дыхание. Этте показалось, что она идет по краю грозящей обрушиться расселины.
– Я думал, у них есть… элек… электричество, – тихо сказал Николас.
Кожаная сумка у него на боку прыгала между ними, но время от времени тыльная сторона его ладони задевала ее, сбивая пульс с ритма.
– У них есть, – прошептала Этта, глядя на молочно-розовый закат. «Нормирование», которое упомянула Элис, или отключение электричества?
Они прошли Лестер-сквер; пары, одетые в меха и шляпы, прохаживались возле театров, делясь сигаретами, словно в любой другой день в любом другом году.
– Можно вас спросить? – сказал Николас в сгущающуюся между ними темноту. В воздух полился темно-синий проблеск последнего света перед наступлением ночи. Темнота обострила остальные чувства. Пахло бензином и дымом. От тротуара отдавался звук их шагов. Во рту пересохло, когда она попыталась сглотнуть.
– Спрашивайте о чем угодно, – ответила она.
– Что вы будете делать, когда найдете астролябию? – сдержанно и осторожно спросил он, зная, на что она действительно способна.
Этта не хотела лгать:
– Все, чтобы спасти маму. И мое будущее.
– Существуют ли обстоятельства, при которых вы отдали бы ее старику? – продолжил он.
Странный вопрос… Какая-то проверка?
Она подняла бровь:
– А вы бы отдали?
Его губы приоткрылись, но он быстро отвел взгляд к заливаемому ночью небу.
– Страшно представить, что он сделает, получив возможность забраться еще дальше в будущее, – заметила Этта. – То, как страстно он ее хочет и как далеко моей матери пришлось зайти, чтобы ее защитить, пугает. Это определенно заставляет меня передумать и не отдавать ему ничего. С ним не из-за чего играть честно.
– Но разве не самое простое решение – отдать ему астролябию и вернуться к нормальной жизни? Матери? Выступлениям на концертах? – напряженно спросил он.
– Вы хотите сказать: к тому, что на сегодня
Он бросил на нее беспомощный взгляд:
– Торпедировал?
– Подводной ракетой, которая… Знаете что? – сказала она с легкой усмешкой. – Я объясню позже. Не уверена, так ли плоха идея торпедировать дурацкую астролябию и покончить со всем этим.
– Не слишком разумно. Вернуться домой было бы значительно легче, создавая проходы, а не плывя в Нассау, – заметил Николас. – Надеюсь, вы почтете это за комплимент, но, думаю, Айронвуд захочет увидеть вас с матерью как можно быстрее. Он даже может создать вам проход.
– Мы говорим о Сайрусе Айронвуде, верно? – театрально приподняв брови, уточнила Этта. – О том, кто грозился оставить меня в столь бедственном положении, что проституция покажется единственным выходом?
Николас застонал:
– Тогда