Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все

— Потому, — сказала мисс Марпл, — что я знаю: не было муки страшнее той, которую Клотильда испытывала все эти годы — десять лет неизбывного горя. Она сама создала тот ад, в котором ей пришлось жить. Верити была рядом с ней, похороненная под холмиком в саду, она оставила ее при себе навсегда. Сначала она не понимала, на что себя обрекла — на постоянное напоминание, что любимая ее девочка, которую она убила, лежит здесь — совсем рядом. Не думаю, чтобы ее мучило раскаяние. Думаю, она была лишена даже этого утешения. Она просто страдала — год за годом.

Теперь я понимаю, что хотела сказать Элизабет Темпл. Может быть, даже лучше, чем она сама. Любовь — и вправду ужасное, устрашающее чувство. Она может толкнуть человека на величайшее зло. И вот — ей пришлось жить в муках день за днем, год за годом. Знаете, мне кажется, что Антея боялась именно этого. Со временем она все больше убеждалась в том, что именно Клотильда совершила преступление, и еще она боялась, что Клотильда может догадаться, что она знает.

Она опасалась, что Клотильда может расправиться и с ней. Клотильда велела Антее отослать посылку, ту самую, с пуловером, а затем наговаривала мне на Антею, говорила, что ее сестра сумасшедшая и что в порыве ревности или ярости Антея способна на все. Я думаю — да, — что в недалеком будущем что-то могло случиться и с Антеей — скажем, самоубийство якобы от угрызений совести…

— И вы еще жалеете эту женщину! — воскликнул сэр Эндрью. — Зло дает метастазы, как злокачественная опухоль. Оно разрастается, неся страдания.

— Разумеется, — сказала мисс Марпл.

— Должно быть, вы уже знаете, что случилось той ночью, — сказал профессор Вэнстед, — после того, как ваши ангелы-хранители спасли вас?

— Да. А вы предвидели, что это может случиться?

— Мне это не пришло в голову, во всяком случае, не в ту минуту. Возможно, по некотором размышлении, я догадался бы об этом. Никто не успел бы ей помешать. Она сделала это слишком быстро — да никто и не знал, что молоко было отравлено.

— И она его выпила.

— Вас это удивляет?

— Нет, от нее этого можно было ожидать. Настал момент, когда ей захотелось освободиться — от всего, что у нее осталось в жизни. Совсем как когда-то Верити захотелось сбросить бремя ее безоглядной и эгоистичной любви. Подумать только, как это странно: человек навлекает на себя наказание, которое так похоже на его преступление.

— Можно подумать, что вы сожалеете о ней больше, чем о девушке, которую она убила.

— Нет, — сказала мисс Марпл, — это жалость совсем другого рода. Верити мне жаль, потому что она потеряла все, когда счастье было совсем близко. Жизнь, полную любви и преданности, всецело посвященную своему избраннику, которого она любила всей душой.

Мне жаль ее потому, что она так много потеряла. Но она избежала тех мучений, которые выпали на долю Клотильды. Горе, отчаяние, страх — и зло, которое овладевало ею все больше и больше, и требовало пищи. Ей приходилось жить в этом аду. Страдание, боль отвергнутой любви, которую никогда не вернуть. Мало того, ей приходилось жить рядом с сестрой, которая подозревала, боялась ее. И еще ей приходилось жить рядом с девушкой, которую она не смогла отпустить.

— Вернее, не пожелала.

— Да. Она погребена в склепе, который приготовила ей Клотильда. Но она осталась в их доме, в их саду, и я думаю — Клотильда все время ощущала это. Может статься, она даже видела ее или ей чудилось, что она ее видит, когда выходила в сад, чтобы сорвать цветущую веточку полигонума. Должно быть, в эти минуты она чувствовала, что Верити совсем близко. Нет ничего страшнее этого наказания. Ничего страшнее…

Глава 23 Финал

— У меня от этой старушки прямо мороз по коже, — сказал сэр Эндрью Мак-Нил после того как распрощался с мисс Марпл.

— С виду — сама доброта, а пощады не жди, — подхватил помощник комиссара.

Профессор Вэнстед доставил мисс Марпл домой на автомобиле, который его поджидал, и вернулся к остальным — подвести итоги.

— Что вы о ней думаете, Эдмунд?

— Самая грозная из всех женщин, каких я знаю, — сказал министр внутренних дел.

— Беспощадная? — спросил профессор Вэнстед.

— Нет-нет, не в этом смысле, просто — устрашающая, я бы сказал.

— Немезида, — задумчиво произнес профессор Вэнстед.

— Те две женщины, — сказал чиновник из прокуратуры, — ну, вы знаете — два агента, которые ее охраняли, представьте, они рассказали о ней нечто совершенно необыкновенное. В тот вечер они без труда проникли в дом, затаились в маленькой комнатке внизу, пока все не поднялись наверх, потом одна вошла в спальню и спряталась в шкафу, а вторая осталась стеречь снаружи. Та, что была в комнате, рассказывает, что, когда она открыла шкаф, она увидела старую леди, которая сидела в постели с безмятежным видом и преспокойно разговаривала с той, которая собиралась ее убить — ни дать ни взять классная дама! И на плечи у нее была накинута пушистая розовая шаль. Они обе говорят, что были потрясены до глубины души.

— Пушистая розовая шаль, — сказал профессор Вэнстед. — Да-да, я припоминаю…

— Что припоминаете?