Шив и Стейсивидж демонстрируют, что в Британии, Франции и Соединённых Штатах законодатели, которые во время мировых войн выступали за высокие налоги для богатых, оформляли данные изъятия в качестве компенсационной мобилизации богатства, уравновешивающей воинский призыв в прямом смысле. Эти авторы приходят к выводу, что в последние десятилетия XX века, после завершения эпохи воинского призыва, левым оставалось лишь выдвигать пустые доводы в пользу «справедливости», уязвимые для контраргументов, что несправедливо облагать налогами богатых по более высоким ставкам, чем остальных. Вальтер Шайдель утверждает, что окончание войн с массовой мобилизацией, а следовательно, и прекращение воинского призыва устранили наиболее убедительные аргументы в пользу перераспределительных налогов.[1067]
Так или иначе, прекращение воинского призыва позволило консерваторам отказаться от поддержки высоких налогов на богатых.
Как любят отмечать американские левые, верхние налоговые ставки, за которые они выступают сегодня, существенно ниже тех, которые сохранялись на протяжении 1950-х годов в период президентства республиканца Дуайта Эйзенхауэра. Хотя Шив и Стейсивидж, как и Шайдель, не могут дать количественную оценку выводов из своих утверждений, что воинский призыв эквивалентен налогообложению, они в состоянии продемонстрировать, что в последней четверти XX века верхняя ставка подоходного налога в 20 богатейших странах падала.
Нидерландские элиты, как было показано в главе 4, не были готовы повышать налоги, чтобы оплачивать армию и флот, способные сыграть решающую или хотя бы значимую роль в европейских войнах XVIII века. В Семилетней войне Нидерланды сохраняли нейтралитет.[1068]
Вместо этого голландцы сосредоточили свои ограниченные военные инвестиции на удержании колоний и торговых маршрутов в Азии и на Американском континенте. Это решение отражало рациональную и обоснованную оценку элитами своих сил и ресурсов в соотношении с Британией и Францией. Этот же момент выступал и отражением того факта, что элиты зарабатывали на своём доступе к другим европейским рынкам, а более агрессивная внешняя политика создала бы угрозу для этого доступа, который можно было сохранять и без использования военной силы.Аналогичным образом к середине XVIII века Нидерланды и их Ост-Индская компания заняли преимущественно оборонительную позицию в колониях.[1069]
Поэтому голландцы не вмешивались в британско-французский конфликт вокруг Индии во время Семилетней войны (1756–1763) или не пытались извлечь из него преимущество. Нидерланды утрачивали контроль над торговлей своих азиатских колоний между собой и с Европой, поскольку в эти территории могли коммерческими и дипломатическими способами проникать британцы. Ост-Индская компания была вынуждена предоставлять всё более значительную автономию своим агентам в Азии в надеждах, что она всё ещё сможет зарабатывать, выступая в качестве некоего приводного механизма между своими агентами, действующими в собственных интересах и самостоятельно себя финансирующими, и европейскими рынками, на которых по-прежнему можно было получать наибольшие прибыли.[1070] Нидерландское торговое общество (Единственным исключением из этой осторожной внешней политики был эпизод, когда амстердамские купцы в нарушение британского эмбарго поставляли коммерческие товары и военную продукцию американским революционерам и Франции. Односторонним действиям Амстердама противостоял статхаудер, но их поддерживали Генеральные штаты, где преобладали купцы. Генеральные штаты приказали статхаудеру обеспечить военные конвои для торговых кораблей купцов, что статхаудер нехотя и сделал. Тем не менее действий нидерландского государства оказалось достаточно для того, чтобы на них отреагировала Британия, объявив войну в 1780 году.