Пастернак – Цветаева – Рильке

Впрочем, до него было еще одно, появившееся как бы в исполнение обещания писать независимо от отклика. В нем Цветаева стремится рассказать о своем понимании творчества Рильке, однако в результате вышло повествование о самой себе, увиденной в зеркале его стихов. Поэтому не стоит удивляться, что сначала речь неожиданно заходит о сборнике «Часослов», впервые вышедшем еще в 1905 году.

«Тот свет (не церковно, скорее географически) ты знаешь лучше, чем этот, – так, без всякого вступления, начинается письмо, – ты знаешь его топографически, со всеми горами, островами и замками». И чуть ниже она продолжает: «Священник – преграда между мной и Богом (богами). Ты же – друг, углубляющий и усугубляющий радость (радость ли?) великого часа между двумя (вечными двумя!), тот, без кого уже не чувствуешь другого и кого единственного в конце концов только и любишь» (П26, 91—92).

Значит ли это, что именно Рильке, раньше или позднее, «открыл» Марине Ивановне «тот свет»? Маловероятно, тем более что неизвестно, когда вообще сборник попал в ее руки. «Тем светом» она жила с отрочества – примерно с тех самых лет, когда дописывался «Часослов». О любви к «потустороннему общению» Цветаева писала Пастернаку в феврале 1923 года. Поэтому речь может идти скорее о созвучии, совпадении основных идей, которому она, в соответствии с местом Рильке в своем мире, придала вид ученичества. Тот же прием используется в письме не раз. Пользуясь цитатами из присланной Райнером книги «Сонеты к Орфею», она пишет о собственном понимании совершенства:

«Твой «Орфей». Первая строчка:

И дерево себя перерастало…

Вот она, великая лепота (великолепие). И как я это знаю!» (П26, 93)

(Заодно она жалуется поэту на полное отсутствие понимания со стороны эмигрантской критики.)

Над одним из стихотворений Рильке карандашом восстановил посвящение: «К собаке». Опираясь на эту помету, Марина Ивановна подробно рассказывает о своей любви к этим животным – и заканчивает по-детски наивным вопросом: «Есть ли у тебя там¸ где ты сейчас, собака?»… (П26, 95) Она хочет как можно полнее познакомить его со своим творчеством и высылает несколько последних сборников с карандашными пояснениями в наиболее сложных местах.

Получив ответ на предыдущее письмо, Цветаева обрывает размышления: «Только что пришло твое письмо. Моему пора отправляться» (П26, 95). Хотя, казалось бы, вполне можно продолжить разговор. (Именно так в сходной ситуации, причем в эти самые дни, поступил Пастернак.) Но для нее переписка всегда была сродни творчеству. Она создавала очередной роман, разбивая его на главы-письма, каждая из которых посвящалась своей теме.

Тема очередного письма – узнавание. Попытка ответить на вопрос: кого же она любит – человека или поэта. Попытка помочь ему – в ответ на осторожное: «А тебя как увидеть?» (П26, 90) – лучше понять ее, Цветаевой, мир.

Похоже, бурное развитие отношений озадачило Марину Ивановну. Она неожиданно попала в положение своих возлюбленных, почувствовав, что восторги Рильке обращены не столько к ней, сколько к образу, порожденному его сознанием. Она боится потерять расположение великого современника, едва ли не единственного, кого не оттолкнула ее кипучая натура. Отсюда – нехарактерная для Цветаевой неуверенность в себе. Признавшись в самом начале письма:

«Люблю поэта, не человека, – она тут же спохватывается. – Смею ли я выбирать? <…> Ты – уже абсолют. Пока же я не полюблю (не узна́ю) тебя, я не смею выбирать…»

Несколькими строками ниже – уточнение:

«…человека Рильке, который еще больше поэта …, – ибо он несет поэта (рыцарь и конь: ВСАДНИК!), я люблю неотделимо от поэта».

И тут же – новый поворот мысли: