Пастернак – Цветаева – Рильке

И здесь, и там она обращается не столько к человеку, которого почти не знает, сколько к Духу поэзии, через него сходящему к людям. Одновременно цветаевские строки напоминают и суждение Пастернака о Рильке из письма Цветаевой от 4—5 января 1926 года (см. выше, с. 26.) А если предположить, что Марина Ивановна еще не видела автографа Рильке на «Дуинезских элегиях», окажется, что ее слова, как и слова Пастернака, чудесным образом перекликаются с мыслью Райнера о едином источнике поэзии, из которого черпает вдохновение каждый, кого именуют поэтом… Так три великих современника, не сговариваясь, творят общий миф о первоисточнике творчества.

Впрочем, ограничиваться общением с духом-Рильке Цветаева не собиралась. Покончив с «воскаждением», она сообщает о намерении в следующем, 1927 году, навестить его вместе с Борисом. А затем прямиком переходит к объяснению в любви и утверждению своих правил великой любовной игры:

«Знаешь ли, почему я говорю тебе Ты и люблю тебя и – и – и – Потому что ты – сила. Самое редкое.

Ты можешь не отвечать мне, я знаю, что такое время, и знаю, что такое стихотворение. Знаю также, что такое письмо. Вот.

<…>

Чего я от тебя хочу, Райнер? Ничего. Всего. Чтобы ты позволил мне каждый миг моей жизни подымать на тебя взгляд – как на гору, которая меня охраняет (словно каменный ангел-хранитель!).

Пока я тебя не знала, я могла и так, теперь, когда я знаю тебя, – мне нужно позволение.

Ибо душа моя хорошо воспитана.

Но писать тебе я буду – хочешь ты этого или нет. о твоей России (цикл «Цари» и прочее). О многом» (П26, 87—88).

Как мы уже знаем, Рильке с восторгом и благодарностью принял излияния незнакомой ему русской поэтессы. Позже он признается:

«…И в первом твоем письме, и в каждом последующем, меня удивляет твое безошибочное умение искать и находить, неистощимость твоих путей к тому, что ты хочешь сказать, и твоя неизменная правота. …Ты права своей чистой непритязательностью и полнотой целого, откуда ты черпаешь, и в этом – твое беспрерывное право на бесконечность» (П26, 190).

Очевидно, что он сумел оценить не только виртуозное владение словом (Марина Ивановна писала по-немецки!), но и редкую, вплоть до противоречия самой себе, искренность корреспондентки, доверчивую обнаженность ее души.

Пока же Райнер отвечает Цветаевой вдохновенным гимном, возвращая ей ее же комплимент:

«Милая, не ты ли – сила природы, то, что стоит за пятой стихией (то есть поэзией, – Е.З.), возбуждая и нагнетая ее?.. И опять я почувствовал, будто сама природа твоим голосом произнесла мне „да“, словно некий напоенный согласьем сад, посреди которого фонтан и что еще? – солнечные часы. О, как ты перерастаешь и овеваешь меня высокими флоксами твоих цветущих слов!» (П26, 90—91)

Воспользовавшись тем, что Цветаева различает в Рильке поэта и человека, он рассказывает ей о своей болезни как о «разладе» с телом (П26, 91). Со сдержанной тоской Райнер Мария вспоминает о былой гармонии: «Подошвы ног, испытывающие блаженство, столько раз, блаженство от ходьбы по земле, поверх всего, блаженство узнавать мир впервые, пред-знание, по-знание не путем знания!» (П26, 91) С каким сочувствием Марина Ивановна, сама неутомимый ходок, должна была читать эти строки! Но в ответном письме о них – ни звука…