Казалось бы, ответ Цветаевой все расставил по местам и «усадил» адресата за работу (ЦП, 196). Однако в приписке к письму вновь появляются сомнения.
Как знать, не кольнуло ли Пастернака предчувствие, что в это время Марине Ивановне совсем не до него?…
3 мая, проделав немалый путь по Европе, письмо Пастернака наконец-то добралось до Райнера Мария Рильке. Об этом он немедленно сообщает Цветаевой, прилагая к письму записку для Бориса Леонидовича.
Далее Рильке коротко рассказывает о своих связях с Россией и семейством Пастернаков, а в конце письма задается вопросом: почему во время восьмимесячного пребывания в Париже в 1925 году он не встретился с Цветаевой.
Одновременно с письмом он посылает ей свои последние сборники. На «Дуинезских элегиях» поэт оставляет символичную стихотворную надпись, подчеркивающую преемственность поэтов в мире:
Темы «крыльев» и благодарности звучат и в записке, адресованной Пастернаку:
Отправляя записку, Цветаева вложила в конверт листок с выпиской из письма Рильке к ней:
«
Всю жизнь Борис Леонидович бережно хранил оба листка и, надолго уезжая из дома, всегда брал с собой…
Невольно задумываешься: чем же вызвано такое «потрясение» известного поэта, который только что пережил пик известности и, казалось бы, был избалован почитателями? Причин могло быть несколько.
С одной стороны, Рильке легко отзывался на любое проявление искреннего чувства. Он давно благоговел перед трагическим даром бескорыстно дарить любовь, которым, по его мнению, в основном обладают женщины. Еще в 1912 году, в прозе «Заметки Мальте Лауридса Бригге» Райнер Мария вложил в уста героя формулу: