Пастернак – Цветаева – Рильке

Надо было срочно думать о том, где и на что жить. Судя по записи в дневнике литературоведа Анатолия Тарасенкова, фанатичного любителя и собирателя современной поэзии, Пастернак рассказал ему о приезде Цветаевой 2 ноября 1939 года. Говорил, что она приходила к нему домой и оставила «книгу» (точнее, рукопись) последних стихов[74]… Когда состоялась эта встреча, неизвестно. Вдова Тарасенкова Мария Белкина полагала, что еще летом, потому-то, дескать, Борис Леонидович и не знал об арестах. Произойти это могло лишь в конце июня, так как, по свидетельству Е. Б. Пастернака, в первых числах июля отец уехал на дачу в Переделкино и до середины осени усиленно работал там над переводом «Гамлета». Он же сообщает, что в первых числах ноября (может быть, как раз первого – второго?) Борис Леонидович ездил к подруге в Болшево[75]. Поэтому не исключено, что об участи Ариадны и Сергея Яковлевича во время разговора с Тарасенковым он уже знал, но не захотел распространяться, чтобы не отпугнуть. Целью же сообщения, несомненно, было стремление создать вокруг Цветаевой кружок почитателей.

Пока мать и сын ютились у Е. Я. Эфрон, Борис Леонидович помог Марине Ивановне найти переводческую работу, познакомил со своими друзьями. М. Белкина полагает, что в ноябре 1939 года Пастернак разговаривал с первым секретарем Союза писателей Александром Фадеевым о возможности принятия Цветаевой в эту организацию или хотя бы в Литфонд, но получил резкий отказ[76]. (Впрочем, Е. Б. Пастернак утверждает, что подобный разговор состоялся почти через год, летом 1940 года, во время визита Цветаевой в Переделкино[77].) Так или иначе, в ноябре она сама обращается к Фадееву с письменной просьбой о помощи.

Ответ Фадеева датирован 17 января 1940 года. Марина Ивановна получает разрешение снять комнату в деревенском доме подмосковного поселка Голицыно и питаться в находящемся рядом Доме творчества писателей. Все это – за свой счет, причем за полгода цена «благодеяния» дважды повышалась. Но и это был выход… В своем исследовании Белкина утверждает, что Цветаева с сыном поселились в Голицыно намного раньше, в начале декабря. В дневнике Мура есть другие данные. Сначала – в марте 1940 года – он пишет, что переезд состоялся через два с лишним месяца после бегства из Болшева, т.е. после письма Фадеева, позже сдвигает его на середину декабря[78].

Редкие свидания с Пастернаком продолжались и во время жизни в Голицыно, и позднее, когда Цветаевой удалось перебраться в Москву. Отношения складывались непросто. По немногим воспоминаниям известно, что Марина Ивановна отзывалась о Борисе Леонидовиче с неизменной благодарностью за помощь и поддержку. Но и удара «невстречи» ни забыть, ни простить не могла. Однажды, в 1941 году, во время встречи с Анной Ахматовой она при нескольких свидетелях «очень зло изобразила Пастернака в Париже, как беспомощно он искал платье „для Зины“»[79]. Были и другие обиды. Семен Липкин вспоминал, как в конце 1940 года Цветаева рассказала ему, едва знакомому молодому поэту и переводчику, что недавно по приглашению Пастернака была у него на даче и застала «шумное грузинское застолье, Лукуллов пир, изобилье вина и яств, великий хозяин был навеселе». Липкин пытался объяснить, что таковы «обычаи литературного быта», и такое приглашение – проявление заботы. В ответ прозвучало: «Конечно, заботится, он ко мне добр, но я ждала большего, чем забота богатого, я ждала дружбы равного»[80]. В начале войны она надеялась, что Пастернак пригласит ее пожить в Переделкино (за городом казалось безопаснее) – не пригласил[81]…