Пастораль с лебедем

Зиновия же как при замужестве проявила характер, так и сейчас не растерялась: «А ты не забудь, дядя, что у меня коса в руках. И не посмотрю, что тут дочка! — Сорвала дырявую соломенную шляпу, в которой много лет косил ее муж, швырнула оземь. — Эх, дядя, оглянитесь, — и заплакала. — Мне за четверых надо воротить, а вокруг что творится? Посмотрите, трескается земля на взгорьях… Когда был последний дождь? Жабы, суслики, твари всякие уже людей не боятся, выбираются из нор… А дома у вас мыши не гуляют по мискам, по корытам? У меня они в люльке расплодились. О-о-охо-хо-о… — разразилась она плачем. — Засуха идет, смерть наша… Уберите вашу палку, дядя, дайте собрать зерна детям…»

— …Теперь комбайн собирает урожай, — говорила в это время старушка, — а Люба Рыпуляса заготавливает дебелых девунь для Туркестана. Ничего, пусть клянутся ихнему Мехмету, срамницы. Выдумали же — план по детопроизводству… Мэй, Никанор, — повернулась она к зятю, — приведешь ты наших молодых или до завтра ждать будем?

Бостан вышел, и Ферапонт, воспользовавшись молчанием, поддержал разговор:

— Разрешите, сватья… Во всем с вами согласен, но хочу посоветоваться: как быть с крысами? Я скажу вот что: скотина сейчас замечательно живет. Только жалко бедных, свободы нет, мало гуляют, от этого быстро стареют… И крысы замучили, у меня на овчарне столько этой посторонней живности…

Овчарня колхоза «Светлый путь» оборудована по последнему слову техники, даже рацион овечий на ЭВМ рассчитали. Одно плохо: ферму заполонили крысы. Ферапонт еще ребенком слышал, как судачили о Зиновии, мол, ей ничего не стоит выгнать любой крысиный выводок. Он и заговорил об этом прямо, по простоте душевной:

— Сватья Зиновия, вот у нас порошки всякие. А почему, скажите, никакой порошок крысу не берет? Потому что крыса — животная себе на уме! С ними надо уметь…

Старушка поняла, куда он клонит:

— Зачем порошок, с ними поговорить надо, покойная мама живо с ними управлялась. А у Постолаки я вывела крыс, было такое дело. Да не послушался меня Семен, вот и послала их к нему на овчарню, в поле…

Ферапонт вспомнил, — он тогда пастушонком был у Семена Постолаки, — как к тому на овчарню среди ночи нагрянули крысы. Дома у Постолаки, в селе, от крыс спасу не было, да и немудрено: держал четыре амбара с кукурузой, пшеницей и овсом, да еще маслобойня во дворе. Развелось хвостатых, что блох у пса. Семен взмолился, а Зиновия молодая тогда была, отчаянная и говорит: «В полнолуние, Семен, ляжешь сразу, как зайдет солнце. Неделю будешь ждать, я их тебе выведу. Смотри только, окна занавесь, все щелочки заткни, чтоб свет от луны не попал в дом».

Пришла Зиновия делать свое дело. У Постолаки, конечно, пятки так и чесались, охота было посмотреть на ворожбу. В полночь появилась она из глубины сада, проскользнула бесшумно, огляделась, сбросила платье, рубашку… Было ей лет тридцать тогда, тело литое, белое, а тут еще полная луна… Подошла на цыпочках к стрехе погреба, выдернула камышинку, вплела в распущенные волосы и стала голяком метаться по двору, вытворяя что-то несусветное. Вдруг в копне кукурузы, у которой сидел, притулившись, Семен, что-то зашуршало. Двор у Постолаки ровный, утоптанный домашней скотиной, и вдруг посреди этого двора забегали крысы, будто грязное белье заполоскалось на веревке, — серое облако заклубилось по земле и гнусно запищало. Бежали крысы одна за другой, и по спинам, по головам, только хвосты мелькали, — спешили, словно магнитом их тянуло.

У Постолаки от ужаса волосы дыбом встали: море крыс… Нет, листья осенние на дороге после бурана! Чувствует, из-под него, из-под копны тоже крысы ринулись. Упал на спину, ногами задрыгал, завопил:

«А-а! Зиновия, спаси!..»

Прибежали собаки, жмутся к его ногам, скулят. Обернулась Зиновия, увидела Семена и пошла кругами по двору, а за ней вся эта орава, тьма-тьмущая грызунов. Собрала в пучок распущенные волосы, потянула, словно выжимала мокрые косы, выбралась на дорогу… Может, их пять тысяч было, может, десять… Сам Постолаки рассказывал: как после ливня несется грязная вода с соломой, так крысы шли по сельскому тракту. И всех привела Зиновия на овчарню.

«Не надо было меня выслеживать и кричать, — смеялась она на другой день. — Видишь, полдела сделала, а не мешался бы — утопила б всех в камышах…»

Ферапонт рад, что его понимают:

— Человек может посылать свой голос через воздух, через города и горы. Наш председатель навещает меня на овчарне с рацией… Он очень любит свежую сыворотку. Сидит в газике, пьет сыворотку и со всеми точками разговаривает… Если человек свое лицо посылает на расстояние, с луны, то почему с животными не поговорить? Почему они его не слушаются? Я написал доклад в правление: «Принимайте меры с крысами, я не в состоянии бороться. Посыпал яд — собаки сдохли. Такая техника, такая рация — почему не выгнать крыс?»

— Э, сват Ферапонт, и рация ваша, и телевизор — бесу на потеху. А скотина — божья тварь, — ответила старушка.

Разгорячился Ферапонт:

— И крыса, да? Тоже божья?