Пастушок

– По буквам! – крикнула Ирка, – посчитай буквы! Вы мне поспать дадите? Или вас вышвырнуть, как Захарову с Андриановой?

– Заведующий кардиологическим отделением в Склифе мне заявил, что я уже врач, – продолжала Женька, – это случилось после того, как я вместо Аськи сделала непрямой массаж сердца на одном вызове, потому что Аська вывихнула плечо.

– Хорошо, заткнись!

Женька замолчала. Но Ирке это не помогло уснуть. Примерно через минуту около дома остановилась машина. Хлопнули её дверцы, затем ударила дверь подъезда. В нём раздались шаги. И вдруг зачирикал дверной звонок. Гром молниеносно вскочил и громко залаял. Маринка, заглушив струны, растерянно поглядела на двух сестёр. Младшая уже соскакивала с дивана.

– Сначала спроси, кто там! – мучительно приоткрыла Ирка глаза, – и лучше не открывай никому.

– Посмотрим, – сказала Женька и босиком побежала к двери. Велев собаке умолкнуть, она припала к глазку и смутно увидела двух мужчин в полицейской форме.

– Кто там?

– Здравствуйте. Полиция.

– Что случилось?

– Ничего страшного, не волнуйтесь. Просто увидели, что у вас горит свет, а к подъезду жмётся котёнок. Крошка совсем! Весь продрог. Не ваш?

Женька торопливо открыла дверь. Действительно, на руках одного из стражей порядка, лица которых внушили Женьке доверие, был тот самый рыжий котёнок. Вид он имел испуганный, жалкий. И это было неудивительно – он впервые попал под дождь.

– Он живёт в подвале, – сказала Женька, глядя в глаза зверёнышу, – почему бы ему не укрыться там?

– Возможно, в подвал забрался злой взрослый кот. Так что, мы в подъезде его оставим?

– Нет, нет! Давайте его сюда.

Получив котёнка, Женька закрыла дверь. Гром опять уснул. Он был очень добрым и признавал право всех существ на место под солнцем, а при отсутствии оного – под сияющим абажуром. Сразу уснула и Ирка. Досыта накормив котёнка пельменями, Женька выпила ещё водки, после чего отдала малыша Маринке, забрав у неё гитару. Котёнок стал к Маринке ласкаться. Приставив гитару к шкафу, Женька опять легла на диван, закрыла глаза и пробормотала:

– Минут через тридцать пять меня разбуди! Я буду всё мыть, скоблить, вычищать. Но только сначала тебя домой отвезу. Ты меня разбудишь?

– Я постараюсь, – тихо пообещала Маринка. Такой неопределённый ответ Женьку не устроил. Она опять открыла глаза.

– Нет, так не пойдёт! Ты чего пускаешь туман, наводишь тень на плетень? Говори мне точно, да или нет! Ты ведь уже знаешь, что я во всём люблю точность.

– Я тебе точно сказала, что постараюсь.

Женька уже не слышала этих слов. Она погружалась в сон. Вскоре задремал и котёнок. Он спал беззвучно, как подобает дикому зверю. Нельзя было сказать этого про трёх баб, разлёгшихся на диване. Они сопели, как паровые машины. Ленка в добавок ещё и хлюпала носом. Из-под её очков иногда выкатывалась слеза.

Был уже час ночи. Дождь шелестел. Чернело окно. Когда за стеной заиграл рояль, Маринка заплакала. Очень тихо и осторожно, чтобы не разбудить рыженький комочек, который спал у неё на бёдрах, она на своей коляске выехала в прихожую. Гром проснулся и быстро встал, желая сопровождать Маринку в её пути. И они втроём направились в комнату, где негромко играл рояль.

Глава четырнадцатая

Когда забрезжил рассвет, Валентина Егоровна разбудила Ирку и Ленку. Они втроём помчались в больницу, где уже находились все остальные. И неспроста. Женьку растолкать не смогли. Она разомкнула веки в девять часов утра, с диковинным ощущением, что всё тело её, а в первую очередь голова – бревно. Бревно и бревно. Никаких других громких слов даже и не нужно, чтобы обрисовать это состояние. Но потом – можно сказать, сразу, внутри черепной коробки стала расти ломящая и тупая боль. Она вытесняла из головы все воспоминания, мысли и даже, кажется, осознание факта самой себя. И длилось всё это час! Если бы бревно испытывало лишь боль, то оно лежало бы ещё дольше. Но, к счастью, штора была отдёрнута, и в окне полыхало первоапрельское солнце. В его лучах бедному бревну стало очень жарко. Мало-помалу оно стало оживать. И зашевелилось. Слегка приоткрылись глазки. Морщась и корчась от ощущения своей собственной тошнотворности, Женька тучной, размокшей глиной сползла с дивана и поплелась в туалет. Оттуда – на кухню.

Кухня имела вид неприглядный. Никто к свинарнику не притронулся. Но сейчас распухшую, отупевшую Женьку это абсолютно не волновало. Хлебнув из чайника литра два холодной воды, она пошла в ванную.

Там, под душем, ей стало гораздо лучше. Она припомнила всё, в том числе и то, что ночью не отвезла Маринку. Значит, решила она, её отвезли потом эти две кобылы, спавшие с нею, с Женькою, на диване. Куда они сами делись, Евгению Николаевну не интересовало вовсе. Тщательно вытеревшись, она облачилась в Иркин халат и вышла из ванной.