Мягкие ковры скрадывали звук шагов, а крохотные канапе, в изящном беспорядке расставленные в коридоре, так и приглашали присесть отдохнуть. Везде – полный порядок и чистота, точно целая армия уборщиков прошлась передо мной с грандиозной чисткой, но при этом, по-прежнему, не ощущалось ни единого признака присутствия хоть кого-то живого.
Я остановился посреди небольшого, абсолютно круглого зала, на стенах которого, поникнув, висели знамена с разноцветными гербами, самого разнообразного вида. При виде одного из стягов, где на фоне восходящего солнца произрастали из воды три лилии, я вдруг сообразил, что это герб Тридаша, но откуда мне известен этот факт, понятия не имел. Может, увидел в разгромленном королевском дворце и не запомнил?
Пожав плечами, я немного сориентировался и сообразил, что в зимний сад и пустые темные комнаты непонятного назначения мне не нужно. Похлопывая ладонью по красным поручням из полированного дерева, перехваченным золотыми кольцами, я легко взбежал по бордовой ковровой дорожке двойной лестницы на второй этаж. Небольшие светильники, едва выступающие из стен, точно глаза, следили за каждым моим шагом, и от этого усиливалось чувство дискомфорта, не покидающее с момента входа во дворец.
Выйдя на широкий балкон, в глубине которого просматривалась приоткрытая двустворчатая дверь, на которую гравер нанес изображение пары оскалившихся львов, ставших на задние лапы и сжимавших передними предметы, напоминающие скипетр и державу, видимо, местные символы власти, я сообразил, что звуки тихой музыки, напоминающие игру клавесина, доносятся из двери, а не появляются в моей голове. Кто-то музицировал там, куда я направлялся.
Проскользнув между металлическими створками, казалось, застывшими в приоткрытом положении долгие сотни лет, я остановился на пороге зала, осматриваясь.
Как таковых источников света здесь не было вовсе, хоть исполинская хрустальная люстра нависала над всем помещением, отражая мириадами подвесок лунное сияние. Да, весь свет поступал из гигантского, от пола до потолка, арочного окна. Вид через стекло открывался практически такой же, как с вершины входной лестницы, но почему-то чудилось, будто его облагородили, точно я видел не окно, а некий написанный кистью шедевр неведомого живописца.
На гладком деревянном полу отсутствовали ковры или какие другие покрытия, способные скрыть теплое тело паркета. Да и ни единого предмета мебели не обнаружил мой взгляд во всем огромном помещении, по величине не уступающем футбольному полю. Не считать же мебелью огромное седалище, вполне достойное звания трона, которое притаилось в тенях самого дальнего угла. Подробности отсюда не различались, но, кажется, на высокой спинке вздыбились те же львы, что и на входе. Ах да, еще маленький белый рояль в дальнем углу этого исполинского зала, но он почему-то казался едва видимым, точно находился не в фокусе.
Стены украшали исключительно портреты, и один приковал мой взгляд. Фоном служил весенний сад, весь в цвету, усыпавшем ветви стройных деревьев, над кронами которых луна подмигивала звездам, выныривая из жемчужно-сияющего облака. Среди деревьев лунный луч выхватывал обнявшуюся парочку. Мужчина и женщина коснулись лбами, точно художник запечатлел прелюдию к поцелую, но не решился изобразить сам акт. Одежды на героях хоть и отливали лишь черным и серебристым, но выглядели едва ли не царским одеянием. Правда, все эти подробности я отметил мимоходом, сосредоточившись на лицах.
На картине Каролина, ведьма-затворница, влюбленно смотрела в глаза вампира с моей внешностью.
– Знаешь, почему я решила ее оставить?
Пришлось приложить определенное усилие, чтобы оторваться от загадочного полотна и перевести взгляд на говорившую. Брюнетка с блестящими волнистыми волосами, ниспадающими до пола, отняла пальцы от клавиш рояля, но продолжала сидеть спиной ко мне. Голос звонкий, приятно грассирующий, вызывающий ощущение перекатывающихся льдинок. Наверное, именно так должна говорить Снежная Королева.
– Ну и почему же? – спросил я, делая несколько шагов в сторону неизвестной.
В зале оказалась прекрасная акустика, и эхо, подхватив стук подошв, вознесло его к самому потолку.
Брюнетка неторопливо поднялась и, поправив волосы, повернулась ко мне, позволив оценить великолепную фигуру, воистину – идеал для женщины: узкая талия, которую, казалось, можно охватить двумя ладонями, длинные стройные ноги, соблазнительно выскальзывающие из разрезов ткани, и пышная грудь, каким-то чудом удерживающаяся в декольте облегающего черного платья. Лицо совершенством черт ничуть не уступало телу, поражая как красотой, так и дичайшим равнодушием, словно мне встретился манекен. Этой женщиной можно было восхищаться, возможно, ее желать, но любить – вряд ли.