Патриархальный город

— Что это между вами произошло, дорогой Тодорицэ? У тебя с Пику?

— У меня с Пику? А что между нами может быть? Ничего. Мне ни с кем делить нечего.

— Браво! Вот и я говорил! — от души обрадовался Тави Диамандеску. — Чего бы это тебе с ним делить? У него своя клиентура. Тебе много не надо. Для тебя адвокатура не главное. Это я отлично понимаю. Только чтобы прожить скромно, скромнее некуда, — лишь бы была возможность заниматься своим писанием… Потом, ты преподаешь… Нет-нет! Разве что отпетому интригану может померещиться, будто вы чего-то не поделили.

В восторге от того, что дело выяснилось так легко и он так быстро во всем разобрался, Тави пригласил Тодорицэ прокатиться с ним на автомобиле до Наумовой Рощи.

Он присмотрел там клочок земли, которым, по его мнению, пренебрегать не следовало. Стоило ему сесть за руль, как Тудор Стоенеску-Стоян увидел рядом с собою совершенно другого человека. С неистовством искателя опасностей и трезвым умом чемпиона-профессионала Тави Диамандеску на полной скорости брал виражи, мгновенно просчитывал сложнейшие ситуации, проскакивая между двумя возами, застрявшими на обочине с обеих сторон дороги; вцепившись обеими руками в эбонитовый руль и нажимая ногою на акселератор, он рвал воздух в куски, словно твердую материю; наконец, выехав на простор шоссе, когда стрелка скорости задрожала между цифрами 100 и 105, он откинулся на спинку сиденья и засмеялся во весь рот.

С головокружительной скоростью проносились мимо телеграфные столбы, липы, росшие по обочинам дороги, осенние поля с опустевшими черными пашнями, одинокие дорожные будки. Всякий раз, как приближался поворот или скопление груженных дровами возов, Октав Диамандеску поудобнее устраивался на упругой подушке; только едва заметная морщина, прорезавшая бронзовый от загара лоб, выдавала напряжение. Обгоняя какого-нибудь лесоторговца, безмятежно дремавшего в телеге, он выкрикивал по его адресу ругательство, бодрое, как поздравление, и разражался молодым белозубым смехом, как только шуршащим колесам открывался прямой путь.

— Тодорицэ, ты не заметил, когда мы выехали?

Тудор Стоенеску-Стоян признался, что об этом не подумал.

— Жаль! Я уверен, что делал в среднем километров по восемьдесят. Смотри, подъезжаем! Сам понимаешь, не надо удивляться тому, что ты увидишь и услышишь. Сиди да покуривай.

На это предупреждение Тудор Стоенеску-Стоян ответил скептической улыбкой. Что тут можно увидеть и услышать? Тави Диамандеску — добрый малый, гуляка, простак и папенькин сынок. Только и всего. Теперь выяснилось, что он к тому же лихач и любитель риска. Но это качества совместимые. А вот представить себе Тави Диамандеску в роли делового человека, который покупает землю и торгуется? Нет, тут, пожалуй, придется вмешаться — по-дружески, только ради того, чтобы он не наделал глупостей.

Машина свернула на узенький мостик, и под ее тяжестью гнилые, расшатанные доски заходили ходуном.

— Придется поправить! Да что там поправить? Заменить! Крепким дубовым мостом! — решил Тави, входя в роль хозяина с непререкаемыми правами и суровой ответственностью.

Колеса покатились по мягкому проселку, поросшему птичьей гречихой. Тави Диамандеску замедлил ход; сидя за рулем, он вертел направо и налево головой, прикидывая расстояния, беря на заметку сотни мелочей, имевших для него существенное значение.

— И проселок этот убогий надо расширить… Насадить с обеих сторон липы и тополя!

Затем он заговорил сам с собою:

— Так! Значит, даже зябь не вспахали! Это — добрый знак, Тави, дружище! Пахота — те же деньги. Нет денег — нет пахоты… Нет пахоты — нет денег.

Впереди показалась усадьба. Дом, окруженный полуразвалившимися службами.

Тави толкнул ворота радиатором, въехал, не сигналя, во двор и затормозил перед крыльцом с выщербленными ступеньками. Взгляд его, ставший вдруг холодным и цепким, продолжал подмечать признаки бедности и упадка.

Потом он снова улыбнулся, просияв бронзовым от загара лицом.

— Славно! — сказал он. — Ни одна собака не лает. Еще один добрый знак, дорогого Тодорицэ! Уверяю тебя, мы не зря проделали этот путь.

Он проворно выскочил поверх дверцы и тогда только нажал кнопку клаксона, оповещая о своем прибытии.

К великому своему удивлению, в людях, вышедших на крыльцо, Тудор Стоенеску-Стоян узнал старых знакомцев по вагону: господина Стэникэ Ионеску и его друга Кристаке Чимпоешу, земледельцев и землевладельцев.

Оба взъерошенные, с мокрыми усами, и кланялись наперегонки. Господин Стэникэ Ионеску полностью растерял самоуверенность, с какой когда-то собирался, заняв место Титулеску, урезонить Бриана. Из-под узла сбившегося на сторону галстука виднелась металлическая запонка. Ржавая запонка. Разумеется, он и теперь был под хмельком. Однако на этот раз вино, как видно, оказало на него противоположное действие: он был мрачен и подавлен.

Оживился он только тогда, когда Тави собрался было представить ему своего попутчика. Господин Стэникэ опередил его: