Патриархальный город

Чтобы показать, как мало все это его интересует, он протяжно зевнул и застыл в неподвижности, созерцая пустынный двор, ветхие сараи да несколько телег без колес, без поперечины, без дышла, а то и без боковины, валявшихся под открытым небом возле развалившейся изгороди.

— И вы еще спрашиваете почему? — произнес господин Стэникэ Ионеску, встав со стула и подходя к окну. — Вижу, вы глядите на этот разор во дворе… Так неужели этого мало, чтобы понять почему, господин Тави? Да здесь словно наводнение прошлось и все смыло. И уверяю вас: так оно и было… Только имя этому наводнению — женщина. Здесь похозяйничала женщина…

— Ннда… Сдается, и я что-то слышал… — с трудом попытался припомнить Тави Диамандеску и снова взглянул на часы.

— Как не слышать? Кто же не слыхал про горе бедного Кристаке?.. И кто мог этого ожидать?.. Семь лет живешь с женщиной в любви и согласии. Вроде ладите друг с дружкой и связаны на всю жизнь. А однажды возвращаешься домой — и на́ тебе: кругом беспорядок, а жены и след простыл… И вещички с собой прихватила, господин Тави! Нагрузила возы и укатила невесть куда… И с той поры разве скажешь про Кристаке, что он мужчина? Пристрастился к вину. За пять лет имение разорил, и сам развалина развалиной… Вот какая история, господин Тави; тут ее всякий знает, потому-то я и прошу вас не спешить и еще раз поговорить с ним… Может, и к согласию придете?.. Ему-то ведь все едино…

— Да не собираюсь я покупать! Разве я тебе не сказал, что не хочу?

— Не хотите, и не надо! Но что вам стоит поговорить с ним?

Сам того не замечая, господин Стэникэ Ионеску вошел в роль, и в голосе у него зазвучали характерные интонации маклера-профессионала.

— Ну-ка, скажи еще разок! — улыбаясь, попросил его повеселевший Тави Диамандеску.

— А что я такого сказал? — удивился господин Стэникэ Ионеску. — Разве худое что? Я сказал — что́ вам стоит поговорить с ним.

— Ты точь-в-точь как Томицэ Бырлиба, мой маклер и близкий друг! — похлопал его по плечу Тави Диамандеску. — Ладно, Стэникэ, только чтобы доставить тебе удовольствие, я поговорю. Да и то потому, что ты напомнил мне Бырлибу. А насчет остального говорю тебе раз и навсегда. Не покупаю. Не по-ку-па-ю!

Кристаке Чимпоешу сам внес на подносе кофе в разномастных чашках. Тави Диамандеску сел, наконец, на стул. Трижды он садился и трижды вставал. Но поскольку он остался только ради Стэникэ Ионеску, то друг бедного Кристаке, из понятного чувства благодарности, взял в конце концов сторону покупателя, одобряя доводы Тави и соглашаясь с ними от имени приятеля. Нашарив в карманах огрызок карандаша, он складывал и умножал, вычитал и делил.

В четыре часа, когда Тави Диамандеску поднялся со стула, он имел в кармане вчетверо сложенный договор о купле-продаже имения «Наумова Роща» по цене и на условиях, которые сам продиктовал.

Прыжок — и он уже сидел за рулем. Не успев еще выехать за ворота, он полуобернулся к Тудору Стоенеску-Стояну и залился смехом, словно шалопай, которому удалась злая шутка.

— Видал, Тодорицэ, как я его обработал? Право слово, очень его жаль. Но что мне оставалось? Дело есть дело. À propos[26]. Доверяю тебе скрепить своей подписью акт сделки.

После паузы, когда они уже проехали мостик и выбрались на ровное шоссе, Тави договорил:

— То есть тебе и Пику… Вы сделаете это вместе.

Тудор Стоенеску-Стоян отказался.

Ему претит отбирать у Пику Хартулара его постоянного клиента. Вдобавок, было бы чудовищно и неприлично получить гонорар от друга, с которым встречаешься каждый день.

— Ты чудак, Тодорицэ! — заявил Тави Диамандеску, до отказа выжимая акселератор. — Послушай-ка песенку на мотив Баласакеша, нашего музыканта из «Беркуша»:

Кто тебя родил такого,
       дядя Тодорицэ,
Золотого да дурного,
       дядя Тодорицэ?

Потому что ты чудак, дорогой Тодорицэ! Величайший чудак, со всеми твоими приличиями и щепетильностью.

— Возможно, но я остаюсь при своем мнении… Может, Пику смотрит иначе… Это его дело.