Патрик Мелроуз. Книга 2

– О, – восхитился Шеймус, широким жестом заключая их в кадр, – архетип «мать и дитя». Сразу вспоминаю свою маму. Нас у нее было восемь. В детстве я выдумывал всякие штучки, чтобы получить как можно больше ее внимания – даже больше, чем мне полагалось. – Воспоминание о таком маленьком и непросветленном себе вызвало у него снисходительную улыбку. – Безусловно, для нашей семьи это был мощный побудительный фактор… Но сейчас, когда я вспоминаю то время, меня восхищает другое – мамина бесконечная самоотдача. Она так много нам давала! И знаете, Мэри, мне кажется, сама того не ведая, она черпала силу – вот эту самую архетипическую энергию – из универсального источника. Понимаете? Надо обязательно написать об этом в книге, ведь это тоже своего рода шаманизм. Остается только облечь идею в слова. Я буду очень вам признателен за любые мысли: может, вы когда-нибудь ощущали поддержку чего-то большего, чего-то выходящего за пределы личной жертвы, так сказать…

– Дайте мне время подумать, – ответила Мэри и вдруг поняла, где Шеймус научился выдумывать штучки, заставляющие матерей отдавать ему все свои ресурсы. – Сейчас Томасу пора обедать.

– Да-да, конечно, – сказал Шеймус. – Очень рад, что нам удалось поговорить, Мэри. Я чувствую, что между нами возникла связь.

– Да, я тоже многое поняла, – кивнула она.

Например, что его обещание навестить Элинор на этой неделе означает, что ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра он ехать к ней не планирует. И правда, зачем тратить свои «штучки» на старуху, у которой за душой лишь пара липовых картин Будена?

Она отнесла Томаса на кухню и посадила на стол. Тот вытащил изо рта большой палец и посмотрел на нее каким-то неуловимым взглядом, полусерьезным-полусмешливым:

– Шеймус – такой странный дядя, мама.

Мэри засмеялась и поцеловала его в лоб:

– Безусловно!

– Он безусловно странный дядя! – воскликнул Томас и тоже засмеялся, а потом прищурился – чтобы смеяться посерьезней.

Неудивительно, что визит к Элинор и разговор с Шеймусом так ее утомили; неудивительно, что ее измученное тело и перегревшийся мозг больше не могут сохранять бдительность. Сегодня случилось что-то важное; Мэри пока не уяснила, что именно, но внутри словно прорвало плотину – только так и разрешались все ее длительные внутренние конфликты. Подумать об этом, пока Томас скакал голышом по кровати, было невозможно.

– Вот как я прыгнул! Вот какой я молодец! – крикнул Томас, поднимаясь на ноги. – Ты, безусловно, в восторге, мама.

– Да, сынок. Что сегодня почитаем?

Томас замер, чтобы сосредоточиться на этой непростой задаче.

– Давайте наконец обсудим леденцы! – произнес он фразу из старой детской книжки Патрика, случайно найденной в библиотеке «Сен-Назера».

– Хочешь «Доктора Аппинга и доктора Даунинга»?

– Нет, не хочу.

Мэри взяла с полки книжку «Бабар и профессор» и легла на кровать. Перед сном у них был такой ритуал: вспоминать, что хорошего случилось за день. Мэри задала привычный вопрос:

– Ну, чем мы сегодня занимались?

Как она и надеялась, Томас прекратил прыгать.

– Кролик Питер слопал мой виноград!

– Да ты что! – потрясенно воскликнула Мэри.

– И мистер Макгрегор будет очень зол на Шеймуса.

– Почему на Шеймуса? Виноград же слопал Кролик Питер.

– Нет, мама, его съел Шеймус.

Так-так… Выходит, Томас «считывал» вовсе не «атмосферу безопасности», которую Шеймус якобы создал в «Сен-Назере». Ребенок почуял, чем тут пахнет на самом деле – воровством. Раз Шеймус не стал церемониться с Элинор, столь звонко ударившей в его колокольчик процветания, то зачем соблюдать ее договоренности с поверженными соперниками? В своем воображении Шеймус до сих пор соревновался с братьями и сестрами, место которых в этом древнейшем состязании заняли Патрик и Мэри, впрочем не прошедшие такой суровой подготовки, как он. Что толку от старухи, не способной даже купить ему камеру сенсорной депривации? И что толку от ее отпрысков, весь август занимающих помещения фонда?

12

– Но я не понимаю! – сказал Роберт, глядя, как Мэри собирает вещи. – Почему мы уезжаем?

– Ты знаешь почему.

Он сидел на краешке кровати, ссутулившись и засунув руки под бедра. Будь у нее время, она бы села рядом с сыном, обняла бы его и дала выплакаться, но времени не было: пока Томас спит, надо собирать чемоданы.

Сама Мэри не спала уже двое суток, страдая в равной степени от чувства утраты и желания поскорей уехать. Дома, картины, деревья, зубы Элинор, детство Патрика и каникулы детей – все это ее изможденный разум сгреб в одну кучу, словно мусор и обломки зданий после потопа. Вот уже семь лет она наблюдала, как Патрик, словно веревку, по дюйму вытаскивает из себя свое детство. Теперь ей хотелось убраться отсюда к чертовой матери. Со старшим сыном она опоздала: он уже перенял отцовскую боль ущемленного ребенка, а вот Томаса еще можно было вытащить из этой драмы о лишении наследства. В семье намечался раскол, и восстановить единство они смогут только в том случае, если уедут.